22.11.2016 в 23:04

Пишет  Riakon:

Пришёл, увидел, утащил!
Давненько я таким не страдала))) Господа, увидела челлендж и упёрла к себе, заказываем, не стесняемся!
Даете мне пэйринг, и я напишу про него пять коротеньких драббликов по жанрам:

1. Angst
2. AU (можно сказать, какую аушку хочется, или оставить выбор за мной)
3. Crack
4. Crossover (можно сказать, с чем, или не говорить, и я придумаю сама)
5. First time
6. Fluff
7. Humor
8. Hurt/comfort
9. PWP
10. UST

@темы: Фанфикшн

---

Всем объявление.

У меня есть личный дневник. Удивительно, но я его веду. Если вам интересно, заходите. Riakon

deadperson.diary.ru/

---

05.04.2013 в 12:57

Пишет  Eoli:

No comment

04.04.2013 в 07:58

Пишет  Безликая*:

Этим нельзя не поделиться!

04.04.2013 в 10:07

Пишет  -Bait-:

03.04.2013 в 23:56

Пишет  Engel_Diablo:

Я не могу пройти мимо, я хочу упарываться этим вечно!

03.04.2013 в 19:14

Пишет  resident trickster:

Tiaras




В этой теплой компании эльфов в тиарах Трандуил представляется мне школьницей, которая отказывается носить школьную форму.
Или офис-менеджером, взбунтовавшимся против дресс-кода.
Все другие эльфы наверняка его за это осуждают.

под катом эльфийский чат, в котором Элронд пытается учить Трандуила добру

- Трандуил, тебе уже почти семь тысяч лет...
- Неправда, мне шесть тысяч с половиной!
- Хорошо, но молодиться все равно хватит. Отдай уже эти свои рога сыну, ему они больше подходят.
- Я не моложусь.
- Молодишься.
- Не твое дело, ты просто завидуешь. Мне все завидуют.
- ...............
- Ладно. Мне просто не идут тиары.
- Они всем идут.
- Нет, все считают, что они им идут, а на самом деле не идут. Например, этот твой Линдир выглядит в тиаре как падшая альтистка из того кабака в Лориэне.
- Не помню никакого кабака в Лориэне.
- Все ты помнишь. Ты пятьсот лет таскался за этой...
- Так, все, с меня хватит. Ходи в рогах, смеши всех, мне-то что за печаль.
- То есть, ты считаешь, что эти рога мне не идут?
- Я так не считаю, просто они смотрятся несколько вызывающе. Особенно учитывая твой возраст и статус.
- Значит, не идут...
- Идут! Не в этом дело.
- Так да или нет?
- ......................
- .....................................
- Идут. Очень идут. Всегда так ходи.
- Ну я же знал! Всегда знал!А тут ты со своими глупостями.
- .....................

---

30.08.2013 в 07:35

Пишет  Eoli:

Хм... Посмотрела я на все это... не буду я заново картинки заливать...
Лучше комикс по Средиземью моего любимого автора запощу))

---

Infinity and one day

Автор: Riakon
Фэндом: Американская история ужасов
Персонажи: Тейт/Вайолет
Рейтинг: PG-13
Жанры: Романтика, Драма, Мистика
Предупреждения: Смерть персонажа, OOC
Размер: мини
Статус: закончен

Вечность.
Это проклятое слово застывает на губах и заставляет разум помутиться. Оно убивает, расчленяет медленно, нашпиговывает ледяными иглами одиночества так вдумчиво и неторопливо, что хочется умереть. Но разве призрак может умереть? Нет. Черт побери, почему же нет?!
Тейт вздохнул и медленно закурил.
«Может Вайолет простит меня?»
«Не сможет. Простить могут только те, кому ты принес прямой вред»
«И уже ничего не сделаешь? Нет надежды на милосердие?»
Нет. Надежды на милосердие нет. Сигарета медленно таяла, тлела, пепел опадал и исчезал, не долетая до пола. Вайолет всегда была упрямицей. В конце концов, разве не за эту твердость характера он любил ее? Разве не за то, что она говорила, что ничего не боится, и старалась держать себя в руках, а после и правда перестала бояться? Конечно. Она приняла его даже зная. Что он призрак. Даже зная, что он убийца. Даже зная…
Смятый окурок ожог на мгновенье ладонь, но рана зажила слишком быстро, не успев причинить достаточную боль.
Сколько раз Тейт возвращался к тому, что стоило рассказать все сразу, и тогда... тогда, возможно, спустя вечность, у него был бы хотя бы отблеск надежды на прощение. Но не сейчас. Все произошло так, как произошло. Он ничего не мог изменить. Да и не был уверен, что если бы ему каким-то загадочным образом представился шанс вернуться в то время чтобы все исправить, он бы смог решиться на то, чтобы добровольно отказаться от нее. От дня, часа, секунды проведенной рядом, так близко, что казалось, кожа исчезает и они становятся единым целым навсегда.
Вечность. Эта проклятая вечность. Они заперты в одном доме, и вот уже полсотни лет Вайолет ухитряется не встречаться с ним. Полсотни лет он вынужден подсматривать за ней, восхищаться издалека и чувствовать разрывающую боль внутри каждый миг.
Временами на него накатывает ярость, всепоглощающая, когда он готов крушить все вокруг, убивать снова и снова, и он делает это раз за разом, не замечая, как после трясутся руки. И пусть все его жертвы уже давным давно мертвы и заточены в этом проклятом доме, если все равно становится мерзко. Перед глазами стоят ее напуганные глаза, растрепавшиеся волосы цвета старого золота и губы, искривленные в крике. Он каждый раз вспоминает, как напугал ее, как она отшатнулась от него, хотя казалась такой сильной и непробиваемой. Каждый раз после нового убийства он вспоминает, как впервые в жизни подумал, что хочет ее защищать.
Новая сигарета вспыхнула во мраке. Тейт крепко затянулся.
«Ты одна, тебе нужен парень»
«Но не он»
«А кто же тебе нужен?!»
«Я хотела, чтобы это был ты»
Сколько прошло уже? Сколько раз его мысли ходили по кругу вокруг неё, словно привязанные? Прошло столько времени, а забыть её невозможно, и дыра в груди в появлении которой он виноват сам никак не хочет зарастать. Сколько бы он не думал об этом, он всегда будет её любить. Глупцы те, кто говорят, что время лечит. Глупцы те, кто верит, что время убивает любовь. Это не правда. Время делает её крепче, и вместе с тем, с каждым вздохом становится все больнее и больнее.
Вечность.
***
Сны – это проклятие. Вайолет лежала на кровати и смотрела в потолок. Смятое одеяло лежало почти на полу, сползая по ногам. Призракам не нужен сон, но она спала. Сны давали ей покой, которого она никак не могла найти в реальности. Каждый раз, когда она просыпалась, внутри было одно желание – заснуть снова, на сей раз крепче и на дольше.
Вайолет перевернулась на бок и посмотрела на прикроватную тумбочку. На ней по прежнему стоял ее музыкальный центр и лежали давным давно устаревшие диски, которые она временами слушала и вспоминала. Девять месяцев, что она провела в этой комнате как только в нее переехала стали для Вайолет чем-то вроде старого фотоальбома. Она чувствовала себя старухой и раз за разом просматривала эти записи, чувствуя, что временами не верит, что это все было с ней.
Особенно как она была счастлива тогда.
На боку покоя не было, и Вайолет перевернулась на живот, обнимая и прижимая к себе подушку, пряча в нее лицо и пытаясь призвать утраченный сон снова. Призраки не устают, им совсем не нужно восполнять энергию за счет сна, но во снах она была удивительно счастлива. Во снах Тейт никогда не предавал её. Во снах они все ещё были вместе и не было этого мучительного чувства боли, которая убивала ее, отравляла ее призрачное существование день за днем.
Думать об этом было невыносимо, и Вайолет снова перевернулась на спину, вновь глянув на потолок и прикрыв глаза. Ее прохладная рука прошлась по губам, и в памяти всплыл их первый с Тейтом поцелуй. Как же тогда было восхитительно чувствовать его губы на своих, как было приятно их касаться, как было правильно обнимать его за шею и прикасаться к нему снова и снова. Вайолет отняла руку, но чувство осталось с ней, и разлилось медленным огнем по венам, сосредотачиваясь где-то внутри.
Сны были чудесны. Во снах, Тейт не становился отцом её брата и сестры, а был отцом их детей. Во снах она по прежнему могла ему доверять. Во снах она могла ложиться рядом с ним и прикрывать глаза ничего не боясь и не чувствуя ни капли недоверия. Идеальный мир.
Во снах…
Внутри стало холодно, и Вайолет натянула одеяло повыше. Лгать себе смысла не имело – она по прежнему любила Тейта и потому не могла быть с ним. Если бы только она могла его не любить, если бы только она могла задавить свои чувства и взрастить на них равнодушие, она бы смогла его простить. Все чаще она возвращалась к разговору с матерью.
«Он изменил тебе, так почему ты его не бросишь?»
«Потому что мы все еще любим друг друга»
О, да, теперь она понимала маму так, как никогда прежде. Прошло так много времени, что она сбилась со счета сколько десятилетий, а может быть и вовсе век. Сны заменяли ей реальность, а во снах нет, да и не может быть времени. Прошла целая вечность. Вечность, в которой они не могли быть вместе. Вечность, в которой её любовь была её же проклятием.
Она изредка замечала на себе чужой взгляд, но Тейт никогда не показывался, хотя она точно знала что это был она. И она знала, что они мучаются вместе, хоть и по отдельности. В конце концов у неё была мама, была любящая семья, а у него не было здесь никого.
Никого кроме неё.
Она скучала. Чертовски скучала его большим ладоням, по мягким кудрям, в которые она с таким наслаждением каждый раз прежде запускала руки и пропускала пряди через пальцы, чувствуя их нежность, скучала по его черным, непроницаемым глазам и искорками света.
«I LOVE YOU»
«Я люблю тебя. Слышишь, я это сказал, а не написал на доске. Со мной еще никогда такого не было»
Тепло медленно растекалось по её телу и Вайолет немного улыбнулась. Ей снился Тейт. Её Тейт, который нежно обнимал её за плечи, и успокаивал, когда ей было чертовски страшно. Ей снился Тейт, который шептал ей на ухо всякие глупости и развлекал всевозможными играми. Ей снился Тейт – и этим было все сказано. И это было самое чудовищное в своем великолепии проклятие.
Её сны.
***
Каждый раз, когда она усыпала, Тейт садился на её кровать. Каждый раз, когда её дыхание становилось ровным, Тейт обнимал её крепко и целовал маленькие и нежные раковины ушей и неизменно слышал тихое и отчаянное: «Тейт…». Каждый раз он целовал её губы и отвечал тихо-тихо «Вайолет».
Она не слышала его. Он точно это знал, ведь только потому и приходил снова и снова. Первый раз, когда он тихо пробрался в её комнату он боялся пошевелиться. Сейчас он так же соблюдал осторожность и вел себя так, словно его и не было. Она любит его. Каждый раз во сне она звала его, и её лицо искажалось мукой, видеть которую было невыносимо. Снова и снова он целовал её и обнимал и она начинала улыбаться.
- Тейт… - Он вновь услышал тихое и отчаянное.
- Тише, Вайолет. Я здесь. Всё хорошо. – Прошептал Тейт и прикоснулся к её губам своими, прикрыв на мгновенье глаза, а когда он их открыл на него смотрели её. Совершенно ясные и чистые.
Проклятая вечность. Проклятые сны. Проклятый дом. Проклятое всё, кроме неё. Проклятое всё кроме него.
- Да. – Одними губами ответила она. – Всё хорошо.
Медовые глаза закрылись, и, устроившись поудобнее в его руках Вайолет закрыла глаза. Тейт обнял её крепко и тоже прикрыл глаза.
«Сколько нужно для того, чтобы простить предательство?»
«Вечность и один день»

@темы: мои творения, неотбечено, Гет, mini, Romance, Фанфикшн, Американская история ужасов, PG-13

---

Настоящий челвек

Сказка

Давным-давно жил-был мальчик, у которого было механическое сердце. Он слушал, как оно тихо стучит: «Тук-тук, тук-тук»… Он чувствовал, как оно наполняет каждую клеточку его тела жизнью, и никогда бы не подумал, что оно слишком плохо справляется со своими обязанностями. Он никогда не был в тишине, но за много лет он настолько привык к этому стуку, что почти не замечал его, а потому находил даже тишину умиротворяющее прекрасной. Он долго учился жить с механическим сердцем как настоящий человек, но это было нелегко. Самая большая сложность была в том, что он никогда его не видел, настоящего человека, а потому, как и всякий, кто чего-либо никогда не видел, а лишь представлял, он стремился к собственному, придуманному идеалу.
Однажды мальчик увидел самое прекрасное дерево в мире. Каждая его ветвь была затейливо изогнута, каждый листочек отличался цветом от предыдущего, каждый цветок благоухал так, что голова кружилась от этого божественного запаха. Мальчику казалось, будто каждый листок был выточен из изумруда, сияющего на солнце тысячью оттенков зелени, слепя глаза своей красотой. Каждый лепесток не был похож на другой, цветы казались невесомыми и пленили яркостью самоцветов. Он увидел это дерево и сказал:
- Я хотел бы научиться восхищаться.
В этот миг в его механическом сердце открылась потаённая дверца, и, вновь взглянув на это дерево, он почувствовал волны восторга, что текут по его венам, устремляясь к голове и ударяя в нее солнечными, яркими и чуть обжигающими брызгами. Он пошатнулся, удивленно глядя, ощущая, но все же устоял на ногах.
Мир вспыхнул буйными красками, и восторженные глаза мальчика устремились вверх, по величественному точёному стану дерева, по искусно переплетённым ветвям и дальше – в совершенный, благородно-загадочный купол неба.
- Восторг, оказывается, такое сильное чувство! – воскликнул он и огляделся: поляна вокруг дерева была усыпана сказочными цветами, столь же прекрасными, как и цветущие на дереве, и мальчик, у которого было механическое сердце, не пожалел времени и сил, чтобы восторгаться каждым из них, но это отняло у него много сил, и он лег на траву, глядя в небо.
Небо было высоким и темно-голубым, почти синим, по нему плыли красивые пушистые облака. Они словно были сотканы из золотой и розовой паутины, такой тонкой, что, казалось, они вот-вот рассыплются, а на каждой из ниточек дрожала и сияла, как алмаз, маленькая росинка. В некоторых из них он мог рассмотреть себя, удивленно подмечая, что был бы довольно высок, особенно если б смотрел на себя глазами росинки. Облака плыли неспешно, неторопливо, синяя высь завораживала, и мальчик почувствовал, как новый восторг окутывает его тело. Не успев осознать, что происходит, он увидел, что все его тело покрыто мягкими лепестками цвета самого восторга – золотистыми с белыми искорками. Они покрывали его с ног до головы и путались в мягких волосах, проскальзывая между прядями.
Прекрасное зрелище! И, как ни жаль было мальчику его разрушать, он все же поднялся на ноги и пошел дальше. Он прошел лес и речку, что текла, сверкая в лучах солнца, и манила, манила за собой… Но водное наваждение рассеялось, стоило ему услышать дивную песню. Ставший привычным восторг более не пульсировал в его голове, нет, он по-отечески нежно покачивал мальчика на руках, словно младенца, под дивное пение маленькой, неприметной птички, не заслуживавшей, казалось, и доли внимания. Но пела она так красиво, что мальчик сказал:
- Ах, как это чудесно! Мне бы насладиться всласть такой песней!
Не успел он договорить, как механическое сердце внутри него зашевелилось и открыло еще один потаённый кармашек, и мальчик упал, чувствуя огромное удовольствие и восхищение, которые поглощали его тело целиком. Он проваливался в песню птички все глубже и глубже, и был не в силах бороться с негой, что ласкала его со всех сторон, укутывая и баюкая.
Словно материнские руки, ласкала мальчика песня, и он начал двигаться ей в такт, завороженный её трепетным звучанием. Под ногами хрустнули ветки, и не успевший очнуться мальчишка почувствовал, что падает вниз, вниз, быстрее и быстрее, и ритм его механического сердца всё ускорялся, и шестерни задвигались торопливей, и вспыхнуло на краткий миг железное сердце у мальчика в груди, выпуская на волю новое чувство, спеленавшее его подобно савану. Ужас, мерзкий, угольно-черный ужас вырвался из раскаленного сердца и начал душить падающего мальчишку.
Мир пред его глазами почернел, каждая мышца заледенела от ужаса, что дохнул ему в лицо, словно сама смерть, лишая способности двигаться и мыслить. Дикие, жуткие видения тотчас пронеслись в его голове: вот он, разбившийся и более не живой, вот он, окровавленный и бездыханный… Липкий Ужас схватил его за горло и сдавил неистово, не давая сделать ни вдоха, ни выдоха!.. Но вдруг серебристые нити замедлили его падение и спружинили. Удивленный мальчик подлетел вверх на добрых полтора метра и вновь упал на нити, как на батут. Ужас удалился не солоно хлебавши, а его место заняло что-то такое теплое, легкое, почти невесомое, что заставило его посмотреть по-новому на ту пещеру, в которой он волею судьбы оказался.
Мальчик огляделся: вокруг было мрачно и мозгло, но исчезли кошмары, что виделись ему, когда его обнимал Ужас; все казалось таким загадочным и таинственным. Внезапно взгляд мальчишки упал на его собственные руки - и он не узнал их: долго рассматривая их в тусклом свете, он пытался понять, куда делись пухленькие ладошки малыша и откуда же взялись эти худые, костистые ладони, запястья и локти, такие острые, будто вот-вот прорежут кожу. Он весь стал угловатым, и, уж конечно, от этого зрелища он не почувствовал того восторга, который он испытал тогда, на поляне с цветущим деревом.
- Так значит, Ужас меня состарил… - понял юноша, и дал себе зарок впредь никогда не испытывать этого пожирающего его годы чувства.
Оставаться здесь дольше было невыносимо. Ни на миг более он не хотел ощущать присутствие в себе Ужаса, и даже вспоминать о нем, хоть и были мягкими и теплыми на ощупь спасшие его нити. Юноша выбрался из этого кружева, глянув на него напоследок, и поспешил куда-то во тьму, во мрак. Вскоре чернота поглотила его угловатую фигуру, и, словно в доказательство несовершенства его тела, юноша каждой выпирающей косточкой ощутил каждую неровность, поворот постепенно сужающегося тоннеля, каждый выступ и уступ.
Впереди замаячил неяркий свет, переливающийся, манящий. Юноша, чье сердце было механическим, словно завороженный смотрел на этот огонек и шел к нему, не замечая боли в израненном теле. Он всё натыкался на углы и камни, на неровности пещерных стен, но продолжал иди к свету все быстрее и быстрее. Огонек рос, увеличивался в размерах, превращаясь в огромный дом, объятый пламенем. Два этажа из резного дерева трещали, шипели, пожираемые ненасытным огнём. Словно насмехаясь над ним, пожар разинул свою огромную, жадную пасть и слизнул узорчатые стены, вгрызся в трещащую от жара крышу.
Осколки черепицы разлетались во все стороны, но юноше не было до этого никакого дела. Его глаза застилали слезы. Он смотрел на дом, в котором с первого взгляда узнал тот самый дом, Дом, В Котором Жило Счастье. И сейчас это необретенное Счастье горело, и юнец кинулся, было, вовнутрь, желая спасти хоть кого-нибудь из тех, кто там был, хотя бы что-то вынести из этого адского места, но его с ног до головы окатила волна паники. Страха. Он хотел ворваться в самое пекло, но вход уже завалило; стоило юноше обежать дом, как тот начал подкашиваться, будто смертельно раненый, и качнулся прямо на него, бросая свои пылающие брусья и бревна ему под ноги.
Переносить это зрелище еще хоть мгновение было невозможно. Хотелось броситься со всех ног и бежать, бежать, пока не упадешь замертво. Бежать, так, чтобы не хватало дыхания для жизни, чтобы силы иссякали, и, загнав себя, более никогда и ничего не видеть. Горячие дорожки слез прочертили его лицо, заструились по подбородку и закапали на рубашку, но она так и осталась сухой: среди этого огненного безумия стоял такой жар, что соленая влага высыхала слишком быстро, а железное сердце внутри раскалилось добела и опасно затрещало, затряслось.
И тогда юноша побежал.
Он сорвался с места, и, не глядя под ноги, бросил свое тело вперед, пытаясь выкинуть из головы этот жуткий образ. Он бросился туда, где была спасительная тьма, туда, где не было сожженного Счастья. Он знал: лишь в этом сгоревшем доме его могли принять таким, каков он есть, – с механическим, ущербным сердцем. Но опоздал. Словно желая нагнать упущенное время, юноша спешил как можно дальше от этого места, не глядя, куда он бежит. Лишь на мгновенье мрак снова обнял его - и с прежним ужасом он вновь ощутил обжигающее пламя. Лабиринты переходов вывели его вновь к тому, от чего он бежал: беспощадная пещера привела его к месту гибели Счастья. Юноша снова стоял посреди пожара, и вот уже крыша рушилась, и не было сил для того, чтобы остановиться, подумать…
Горячие осколки черепицы и стены уже готовы были сложиться как карточный домик, погребая под собой единственного, кого не хватало в этом доме, они стали угрожающе наваливаться на юнца. Не в силах более переносить этого, он закричал, завопил во все горло, и его механическое сердце надломилось и встало, не выдержав перегрузки.
Падая, он еще слышал отдаленный торжествующий рев пламени, хруст ломающегося дома, но ничего не мог сделать. И не хотел более ничего.
Все стихло.
Мир погрузился в дремоту, дожидаясь, пока треснувшее в груди юноши механическое сердце остынет и вновь начнет отсчитывать количество ударов, предназначавшееся ему по гарантийному сроку.
Открыв глаза, юноша обнаружил себя посреди пепелища. Ни одна балка его не тронула, ни одна стена не задела, и даже стекла и черепица, словно рассыпанные осторожной рукой, лежали рядом, и ни одby осколок не коснулся его. Это было удивительно. Сейчас, после того Отчаяния, что он пережил, им наконец-то овладел Покой.
- Этот дом не был единственным. Он был просто первым, – успокоил себя юноша и осмотрелся. Оказалось, что он выбежал из пещеры, когда кругом была тьма, и теперь он на небольшой каменистой местности, а высоко в стеклянном небе сияет восходящее оранжевое солнце, даже не слепя глаз. Под его светом в пепле что-то призывно сверкнуло, и юноша протянул руку, сметая его и рассматривая небольшой кулон. Прежде он никогда не видел ничего подобного, и не знал, как обращаться с таким механизмом, но в его сердце сразу же запало чувство сходства с этим обожженным предметом.
Любопытство призывными колокольчиками зазвенело в его голове, и тонкие пальцы стали изучать этот предмет с особой тщательностью и упорством. Стоило ему провести указательным пальцем по ободку крышки, как она раскрылась, и изнутри, поскрипывая забившимися от пепла шестеренками, полилась медленная, но очень красивая мелодия. Юноша почувствовал, что ему стало легче, трещина в его сердце уже не болела так, как прежде. Музыка из этого медальона успокаивала боль не только в механической части его тела, но и в каждом синяке и царапине и давала ему Уверенность, чтобы идти дальше.
И вот, юноша с механическим сердцем отправился в путь.
Он шел долго без устали, и вскоре под его ногами появилась дорога, на которой были написаны разные слова. Он смотрел на эти слова, читал их и всегда осторожно обходил, чтобы слова остались в целости и сохранности и чтобы каждый путник мог узнать о том, что же так волновало предыдущего. Дорога вела его прямиком в неизвестность, и юнец шел, не задумываясь о том, куда он идет. Главное - что он не прекращал своего движения. С некоторых пор он ощутил, что это стало жизненно важно – двигаться, пусть и без направления; но все же ему требовались перерывы.
Природа была щедра, и его путь был усыпан всевозможными фруктовыми деревьями. Чьи-то заботливые руки сажали небольшие кустики с цветами или удобряли землю. Решив передохнуть и подкрепиться, юноша сел под одним из деревьев, бережно снял один плод и принялся неторопливо его есть, осматривая дорогу – может быть, еще кто-то появится? И действительно, через некоторое время он услышал тихое позвякивание колокольчика.
Юноша с механическим сердцем внимательно осмотрел дорогу, но на ней никого не было. Звук повторился с той же стороны, и юноша удивился.
- Как это странно, -заметил он. – Звук есть, а никого нет.
- Кааак это неееет? – раздались урчащие нотки где-то справа от него, и лишь по голосу юноша сумел увидеть под одним из деревьев два жёлтых глаза с вертикальными зрачками, что смотрели на него снизу-вверх.
- Ой! – воскликнул он и протер глаза, боясь, что это всего лишь плод его воображения. – Кто здесь?
- Здеесь – это гдеее? – мурлыканье раздалось снова, и голос продолжил. – Здееесь – я. А тааам – ты.
- Кто ты? – настаивал юноша, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь, но обладатель желтых глаз сливался с плодородным черноземом. – Покажись! Я тебя не вижу!
- Ты мнооого чего не виидишшшшь, – отозвался голос и двинулся в сторону от деревьев. На дорогу вышел угольно-черный кот. Он был черным полностью – от кончиков ушей с пушистыми кисточками до кончиков чёрных когтей. Даже усы у этого кота были черными.
Восхищенный вздох вырвался из горла юноши: он видел, как хорош был кот, как лоснилась на солнце его шкурка, как блистали его наточенные коготки.
- Кот! – радостно и восхищенно воскликнул юноша, и кот внезапно недобро прищурился.
- Так вот сррразу, чуть меня увидели – Кот! А мооожет у меня ииимя есть? – недобро прошипело создание. – Я же не называю тебя – Юношшша!
- А почему нет? Я же себя так называю, – пожал плечами юноша с механическим сердцем.
- У тебя жжже имя есссть! – покачал головой кот, закатив глаза, и, посмотрев в небо, усмехнулся.
- Имени нет, – покачал парень головой и удивился. – Ой, а вы усмехаетесь совсем как человек.
- Это не я усссмехаюсссь как человек, а люди усмехаютссся как я, – покачал головой кот. – Есссли у тебя нет имени, то у тебя нет сссудьбы.
- А разве она от имени зависит? – неподдельно удивился юноша вновь. Эта встреча и прям была удивительной – такой собеседник и такие мысли заставляли его думать о том, что прежде никогда не приходило ему в голову.
- Не от имени, дурррачек, а от того, кем ты себя осссознаешшь, – проворчал недовольно кот, зажмурился и, поразмыслив, изрек:
– Я нарекаю тебя именем Велорий. Будь храбрым, честным и стремись к намеченной цели, не пороча собственное имя.
Какая-то застежка внутри железного сердца щёлкнула - и юноша улыбнулся, чувствуя, что теперь он может пройти еще тысячи и тысячи дорог. Теперь, у него есть то, чего не было раньше, – Вера. Он ощутил в полной мере, как она горячо обдала его сердце и душу, как пробежалась от кончиков пальцев к голове и осталась в глазах.
- Велорий, – произнес собственное имя свежеименованный юноша. – Ве-ло-рий. Мне нравится. А как зовут тебя?
- Мр-мыррр-мяяяяу, – представился чёрный кот, разгладив черным когтем усы. – Можно просто – Мррррряу. Я бы поклонился, но сегодня я без шляпы.
Новая усмешка кота не вызвала такого удивления, и Велорий кивнул, принимая его объяснение как нечто само собой разумеющееся.
- Дааа, значит ты на Дорррроге недавно? – понимающе посмотрели на него желтые глаза и сверкнули острые белые зубы. – Ты юн, у тебя не было имени, и ты, кажется, стрррремишься в Горррод людей.
- Разве это плохо? – поднял брови юноша, рассматривая со всех сторон кота и особенно заинтересованно разглядывая его черный с кисточкой хвост. В отличие от Мр-мыррр-мяяяяу, у него самого хвоста не было, и видеть то, как этот самый черный хвост движется то вправо, то влево, то стучит по земле, было очень и очень непривычно, а от того особо увлекательно.
- Смотрррря с какой сторрроны посмотрррреть, – совершенно серьезно отвечал кот на вопрос юноши с механическим сердцем. - Зачем тебе в человечий Горррррод?
- Я хочу научиться жить как человек! – пылко ответил Велорий, сразу же как-то собравшись, выпрямившись. Его глаза сверкнули ярко.
- Смеешнооой ты, – проурчал Мррррряу, явно довольный его ответом, и зажмурился, грея нос на солнышке. – Даже люююди не умеют жить как человек, а ты хооочешь у них этому научиться.
Кот несколько мгновений молчал, выпускал когти, разминая землю под лапами, и бил себя хвостом по бокам. Едва юноша открыл рот, чтобы что-то сказать, как желтые глаза посмотрели на него внимательно.
- Поссслушшшай моего сссовета, мальчик. Не ходи в Горрррод. Там ты ничего не найдёёёёшь для себя. Иди пока по тррропинке, нассссслаждайся этим мессстом. Есссли ты потом ррррешишься вссссссё же, то в любой момент сможешь туда верррнуться, – сказал Мррррряу и внезапно пропал.
Так как кот был несоизмеримо старше и мудрее, чем сам юноша, Велорий решил последовать его совету и доказать самому себе, что он никогда не отступит от своей самой заветной мечты.
Мощеная дорога, и правда, расходилась в одном месте: от нее шла крошечная тропинка, которую юноша бы даже не заметил, если бы Мр-мыррр-мяяяяу не сказал ему о ее существовании. Стоило одной его ступне коснуться этой дороги, как все краски вокруг изменились: зелень стала быстро-быстро приобретать оттенки жёлтого и скоро сравнялась в цвете с глазами Кота. Эта перемена была так разительна, что Велорий поспешил по тропинке вперед – мало ли что произойдет дальше!
Чем быстрее он шагал, тем больше чернели листья, скукоживались и падали с веток. Плоды ссыхались, деревья и кусты умирали Навсегда. Юноша пошёл ещё быстрее, следя не столько за тропинкой, сколько за изменениями вокруг. На него набросился жуткий, пронизывающий ветер и вырвал всё то тепло, которым он запасся на прежней дороге. Надвигающаяся тьма уже, было, объяла его, но белые хлопья, полетевшие с пепельно-серых небес, стали ее разгонять. Дыхание капельками замерзало в воздухе, да так и оставалось висеть на месте, недвижимое, порой лишь разлетаясь вокруг разноцветными кристалликами льда. Велорию не терпелось найти укрытие поскорее, ведь завывания ветра не предвещали ничего хорошего.
Сквозь звуки ветра пробивался еще какой-то звук – страшный, необычный, неизведанный, и юноше, чье сердце было механическим, ничего не оставалось, кроме как двинуться на этот звук. Его источником оказалась птица, которая, как колесо, каталась туда и обратно в тонком слое снега, собирая его на свое коричневое оперение и оставляя на черной земле спутанные следы.
Велорий подскочил к несчастной птице, словно бьющейся в припадке, подхватил ее на руки и обнял, стараясь успокоить.
- Тише-тише! Хватит! Уймись!
Но птица никак не утихала. Она отчаянно колотила крыльями, клевала юношу и царапалась, выбиваясь из сил. Когда силы, наконец, закончились, она спросила его неожиданно разумно, но очень тихо, прокашливаясь после крика:
- Кто здесь?
- Это я, – таким же шепотом отозвался юноша. – Велорий.
- Велорий? Где я?
- Я не знаю, – покачал головой парень и увидел, что птица смотрит на него огромными, белыми, как кружащийся снег, слепыми глазами. – А ты кто?
Подёрнутые белёсой дымкой глаза моргнули и распахнулись еще шире.
- Я сова Хайноль. Прости, что я тебя била и царапала. Со мной такое бывает в последнее время всё чаще.
Велорий кивнул и, сообразив, что сова его не видит, сказал:
- Я прощаю тебя, Хайноль. Может быть, ты знаешь, где можно укрыться от холода и снега? Мое железное сердце замерзает слишком быстро, и, боюсь, что, если мы останемся тут, я скоро умру…
- Я бы рада показать тебе путь до одной брошеной норы, но я ничего не вижу, – сочувственно отозвалась сова. – Однако, скажи мне, что ты видишь вокруг, - и я постараюсь привести тебя туда, где мы сможем спрятаться от приближающегося мороза. Пока ещё тут тепло, но если ты говоришь правду, то нам стоит поспешить. Мне бы совсем не хотелось, чтобы ты погиб по моей вине.
Велорий начал описывать всё, что видит, до мелочей и тонкостей, и мудрая сова направила его туда, где находилась заброшенная берлога. В берлоге было много тёплых листьев и мягкого пуха, который мгновенно обнял стопы юноши и согрел их. Осторожно посадив на этот пух Хайноль, он сел рядом и решил расспросить её, пережидая, пока снаружи кончился время снега, и спросил ее.
- Как давно ты ослепла?
- Давно, – отозвалась сова, тяжко вздохнув. - Видишь ли, мальчик, у которого механическое сердце, говорят, что любопытство сгубило кошку. Так вот, люди, что так говорят, – не правы! Ее сгубило не любопытство, а знание, и то не всякое. Вот и меня сгубила не жажда знания, а оно само. Ты знаешь, совы бодрствуют по ночам, и дня они никогда не видят. Но мне всегда было любопытно, какой он – День. И из-за своего любопытства я решила не спать как можно дольше. Это было тяжело, но я справлялась. Мир с восходом солнца заиграл новыми, яркими красками, и они обожгли мои глаза. И чем выше поднималось солнце, тем горячее становилось, но вместе с тем я видела прелесть этого мира с новой стороны и хотела знать, как протекает День.
И вот, сквозь листву пробилось яркое солнце и обогрело каждое моё перышко. Это было приятно, и я устремилась наверх, чтобы почувствовать, как это тепло пронизывает каждую мою косточку, но мир стал слишком ярким: стоило мне вылететь из спасительной тени листвы - и солнце обожгло мои глаза, но мой разум преисполнился знанием. Я упала камнем вниз, не в силах держаться в воздухе, не видя, куда я лечу, а земля, словно ненарочно опрокинутый кубок, завертелась подо мой… Небо, что в ночные часы было для меня благословением, - в один миг стало проклятием.
О, если бы на этом мои беды кончились! Слишком хорош оказался мир, в котором мне удалось побывать, пусть лишь на миг, и я рассказала о нем каждой сове, что пожелала меня услышать. Но они не допустили моей ошибки. Я рассказывала историю так, что они будто видели всё наяву, а для меня словно вернулось зрение. Мой слух развился сверх нормы: я стала слышать каждое едва уловимое дуновение ветерка, я слышала, как новый росток пробивается сквозь землю, и знала уже иной мир, и говорила о нем без устали до тех пор, пока мой рассудок не помутился. Мне говорили, что так не может быть, что всё на самом деле протекает иначе, - и мне пришлось улететь в никуда, чтобы меня не осмеивали более и не называли лгуньей. Так я оказалась тут.
Но знаешь, мальчик, здесь ведь всё иначе: стоит моему слуху уловить хоть что-то, недоступное другим, - и безумие захватывает мой разум, ведь каждый звук ударяет по моим ушам, и я снова и снова слышу обвинительные голоса сородичей и никак не могу заставить их замолчать или переубедить их…
Хайноль умолкла. Велорий тоже молчал, размышляя о том, что произошло с его новой знакомой.
- Знаешь, - внезапно начал он. – Я думаю, что они были не правы. Если ты это слышала, - значит, это действительно есть, но познать это дано не всем, а лишь для избранным. Возможно, ты не единственная сова, которая рискнула не спать днем, и, может быть, тебе удастся найти тех, кто слышит мир так же, как и ты, найти место, где для тебя всегда будет Покой.
- Я же слепа, мальчик, – горько отвечала ему сова. – Мне не найти этого места, даже если оно и есть.
- Ты просто не веришь в себя, – серьезно возразил ей юноша. – Попробуй! Сделай первый шаг - и у тебя все получится! Я дам тебе свою Веру, и с ней ты найдешь место, где будет всегда хорошо и приятно.
- Но если ты отдашь свою Веру мне - то что останется у тебя?
- Мне останется много чего замечательного. Я не пропаду, тем более, что я знаю путь к своему заветному желанию.
Велорий поделился с совой своей Верой и выглянул из берлоги, чтобы посмотреть, что там, снаружи. А там расцветала весна, вступая в свои права. Стаявший снег бежал ручейком по натоптанной тропинке, с веток падали прозрачные капли, и весь мир, казалось, звенел в своем пробуждении, а тропинка манила новыми местами, новыми существами, с которыми ещё предстояло встретиться, новыми историями, которые предстояло узнать.
Полный энтузиазма, Велорий сердечно простился с Хайноль и бодро зашагал вперед. Вокруг распускались цветы, прилетали птицы, созревали плоды, а он не останавливался ни на мгновение. Предстоящая новая жизнь вселяла в него новые силы, и сердце почти не скрипело; а когда оно начинало болеть слишком сильно, он доставал из нагрудного кармана медальон, заводил его и слушал до тех пор, пока не уходила не только боль, но и тревоги, страхи, досады.
Неожиданно тропа повернула, и взору юноши открылось огромное полуразрушенное здание из бетонных плит. Солнце висело прямо над ним, и, чтобы получше рассмотреть это странное сооружение, обвитое плющом и какими-то диковинными растениями с огромными разноцветными, переливающимися в лучах солнца цветами, он приложил руку к глазам, прикрывая их от слепящего солнца. Наверху кто-то был. Юноша слабо различал фигуру, но, не желая отказываться от нового знакомства, зашагал в сторону здания, намереваясь разыскать ход наверх.
Ход прикрывала изрядно покосившаяся дверь, и юноше пришлось приложить немало усилий для того, чтобы открыть ее. Наверх вели лестницы с широкими пролётами и множеством других таких же покосившихся и полуразрушенных дверей, но ни за одной из них никого не было. Пока он взбирался, начало смеркаться. Сумерки спускались на землю почти незаметно, но он знал, что скоро станет совсем темно. Однако, стоило лёгкому сумраку коснуться земли, как он услышал тихий, нежный голос, что лился, словно живительный водопад, откуда-то сверху. Он не манил, как свет в пещере, обернувшийся пожарищем, и не пугал, как хлопанье крыльев и крик безумной совы, но предавал сил, - и новое чувство стало доступно Велорию: механическое сердце чуть нагрелось, позволяя Надежде тихо скользнуть в его душу, а она подстёгивала взбираться выше и выше.
Чем темнее становилось, тем больше голос набирал силу, пока, наконец, темнота не вынудила юношу ориентироваться на один лишь голос. Когда Велорий одолел очередной пролёт, темнота неожиданно расступилась перед ним, открывая его взору новый пролёт, посреди которого горел небольшой костерок, и та фигура, что виделась ему при свете дня, оказалась такой же костлявой, как и он сам, девушкой. Песня не прервалась, а затихала, как море после бури, и взор девушки обратился на него.
- А я думала, ты меня не найдешь, – улыбнулась она, глядя в глаза юноши, и он потерялся в её взоре окончательно и бесповоротно. Вместо глаз у нее было два осколка неба, губы - словно спелая, налитая вишня, слегка курносый нос смотрел вверх, словно всем назло. Она была не красавицей – все черты её лица были неправильными, резкими и угловатыми, но, вместе с тем, для Велория она была самым прекрасным существом из тех, что он когда-либо видел.
- Я не мог тебя не найти. Кажется, я искал тебя всю жизнь! – страстно отозвался юноша и присел рядом с ней, грея руки и ноги у костра. – Твоя песня была столь волшебна! Лишь она помогла мне, не дожидаясь рассвета, подняться сюда, отыскать путь в ночи.
Ответом на его пылкую речь был лишь весёлый смех, монетками рассыпавшийся по бетонному полу и тут же ускакавший куда-то вдаль. Налюбоваться ею не было сил, и юноша с механическим сердцем смотрел, смотрел на нее во все глаза, чувствуя, как каждая шестерёнка дрожит и трясётся в груди.
- Ты пришёл, и это главное, – отозвалась девушка, склонив голову на бок и обхватив руками острые коленки. Лишь сейчас Велорий обратил внимание на то, что у нее обломанные ногти и пальцы в синяках, царапинах, с ободранными на костяшками.
- Я не мог не прийти, – отозвался он, принимая каждую ее царапинку, не задавая лишних вопросов.
- Это не так, – покачала девушка головой. – Как тебя зовут?
- Велорий. А как твое имя? – улыбнулся юноша.
- Лейра, – улыбнулась она в ответ своими яркими губами.
- Как ты тут оказалась? Почему ты именно здесь? – спросил юноша, разглядывая ее и запечатляя ее образ в своей голове.
- Я здесь, потому что у меня нет иного выхода.
- Выход есть всегда.
Она подняла голову и посмотрела вверх, туда, где на безоблачное небо высыпали словно из прохудившегося мешка мириады звезд. Девушка не оспорила его высказывание, но в воздухе повисла ее мысль, противоборствовавшая ему.
- Посмотри на стены, – неожиданно сказала она и показала на уцелевшую половину одной из стен. На стене видны были едва различимые знаки и символы.
- Что это? – удивился Велорий, который не сразу приметил их.
- Это просьба о помощи. Крик души. Здесь когда-то жила девушка, которая стала рабой в собственном доме. В собственном теле.
Присмотревшись, он и правда различил слова «Помогите», «Спасите», «Вытащите меня отсюда!», «Ну хоть кто-нибу»... Они вызывали неприятное, липкое чувство, оседающее на душе тонкой пленкой. Отвращение? Страх? Ужас? Нет, эта была странная смесь всех этих чувств.
- Она спаслась? – спросил Велорий, стараясь, чтобы голос не выдал его. Лейра кивнула, и ее соломенные волосы рассыпались по плечам, закрыв большую часть лица.
- Люди боялись ее, и потому заперли тут. Но она спаслась. Я тоже оказалась здесь из-за людей. Точнее, из-за их страха заглянуть в мои глаза. Эти бескрылые создания не могут выносить мой взгляд.
- Но почему? Твои глаза – два осколка неба. Почему же те, что мечтают стать птицами, так боятся заглянуть в твои глаза? Почему они так страшатся попытаться выдержать это и обрести свободу? – нахмурился Велорий, склоняя голову, чтобы ему было лучше видно собеседницу, кажущуюся почти невесомой в свете постепенно прогорающего костра.
- Они боятся почувствовать всю мощь небесного равнодушия, когда останутся один на один со мной, – вздохнула Лейра и отвела пряди со своих глаз. В двух осколках отражалось бездонная синева неба и яркость костра, что напомнила юноше о его сгоревшем Доме, но Велорий выдержал этот взгляд.
Скрипевшие и шатавшиеся пружины и шестерни успокоились, и теперь он чувствовал безумный коктейль из радости, спокойствия и наслаждения. Постепенно сердце в его грудной клетке начало нагреваться, но он всё сидел и смотрел, смотрел, смотрел, не отрываясь от ее лица.
- Я так рада, что ты пришел, – призналась она еле слышно, и в этот миг свет победил ночь, и небо постепенно начинало светлеть. Вместе с небом светлела и Лейра, будто собираясь исчезнуть, и, в попытке остановить ее, оставить себе, юноша обнял ее и крепко прижал к своему горящему сердцу. Девушка вскрикнула, обжегшись, но прижала его к себе лишь теснее, шепча на ухо Велорию:
- Спасибо, что ты пришел. Я дождалась тебя. Спасибо за то, что ты дал мне шанс. Я никогда тебя не забуду!
Едва солнце своим первым лучом коснулось земли, как девушка рассыпалась в объятиях юноши, и два маленьких осколка неба сначала упали ему на грудь, обжигая ее еще сильнее, а потом взмыли в небесную высь.
Мужчина ощутил, как сердце в его грудной клетке едва ли не взорвалос и вторая трещина пошла по нему, выпуская горячий пар из груди и оставляя сильные ожоги поверх тех, что нанесли два горячих осколка неба, что всем казались холоднее льда. И тут его обдало новое чувство, доступное лишь тем, кто чувствовал когда-либо душевную близость с другим человеком.
Одиночество.
Слез не было, печаль и тоска не имели ничего общего с тем, как сильно мужчина ощутил утрату. Он долго сидел так – обнимая воздух, не замечая, как ночь и день сменяются, и чувствуя пустоту внутри себя. Время шло, и боль, она не стихала, нет, но с ней стало легче смириться. Изрядно возмужавший молодой человек собрал всю свою силу воли в кулак и поднялся, оглядывая все вокруг. Его ждала дорога. Теперь, он был уверен, что ему жизненно необходимо научиться быть человеком. В конце концов, люди довольно быстро справляются с утратами, их живые сердца были так сильны! Сколько страстей они могут пережить!
Спустившись из этого здания, Велорий направился прямиком к той дороге, что бросил прежде. Он шел в людской Город, чтобы научиться у них столькому, и старался не вспоминать о словах Мр-мыррр-мяяяяу о том, что люди и сами не умеют быть человеками, лишь людьми.
Город встретил его серостью, обыденностью и гамом. Велорий не останавливаясь шел вперед, но замедлил шаг. Впервые он видел людей так близко. Он смотрел на них, старался запомнить, как они ведут себя, и это не укладывалось в его голове. Он представлял их себе совсем иначе, но все они были одинаковыми, в большинстве своем, очень похожими. Слиться с ними не представляло никакого труда, но разве так должны вести себя настоящие человеки?
Город принял его с распростертыми объятиями, и Велорию оставалось лишь удивляться, глядя на них. Повседневная суета и быт постепенно затягивала и его, но вместе с тем, его железное сердце мерно тукало в груди, не позволяя ему забыть, что он не родился здесь, и не смотря на весь свой талант в мимикрии среди этих существ, он навсегда останется иным.
И правда, его жизнь здесь была полна забот, а потому текла быстро, так быстро, что он не успел заметить, как состарился, словно это произошло в один день. Он не прекращал искать здесь подобных Лейре, не прекращал надеяться, что однажды ему встретится другой человек, с механическим сердцем, и за этими заботами пролетел незаметно остаток его жизни. Теперь он знал много людей, он видел много историй, но ни одна не впечатляла его так, что те самые первые, что он узнал вне Города.
Последний день его в Городе, был, как всегда окрашен в серые тона, различных оттенков, вокруг его кровати собралось множество людей, что с одинаково скорбными, серыми сочувствующими лицами смотрели на него. И тогда, он заговорил.
- Я обманул вас.
Эта фраза вызвала вздох удивления. На смертном одре никто не решался говорить таких речей. Лицемеры, скрывавшие свою сущность друг от друга не могли поверить, что найдется среди них тот, что признается в своих грехах на смертном одре, а не предпочтет умереть во славе достопочтенного господина.
- Я обманул вас, люди. – Хрипел его старческий голос. – Я старался стать человеком, чтобы понять, как вы выдерживаете любовь. Как вы справляетесь с разлукой. Как вы выносите потери. Я старался быть человеком, но вы называли меня святым. Я пытался быть похожим на вас, и преуспел в этом лучше, чем каждый из вас мог бы подумать, но вы называли меня поддонком и мерзавцем. А я обманул вас.
Сухие губы, в обрамлении тысячи морщин скривились в победоносной усмешке, и старческое тело, в котором стукало механическое сердце, начало остывать. Лишь много позже, когда страшная тайна этого тела была открыта, его создатель частенько всплескивал руками и повторял:
- Оно треснуло! Механическое сердце треснуло – дважды! Живое железо – самый крепкий металл из известных мне не вынес душевных терзаний! Как же так? Как же так?
А тем временем, изрядно помолодевший Велорий, понял, что он стоит на том месте, где он чувствовал себя собой в последний раз - перед входом в Город. Его приключение там было окончено, и теперь можно было идти в любом другом направлении по этой тропе. Он шел долго, наслаждаясь реальным миром, ярким, необычным, многообразным. Он слушал свое механическое сердце, и медальон, что не уставал напевать ему самую красивую мелодию из всех, что он слышал, ведь пел медальон голосом Лейры.
Ноги сами привели его туда, откуда начался его путь, когда он только был мальчиком – к самому изумительному дереву на свете. Сейчас он видел, что это дерево в новом свете. Он видел рядом с деревом свой новый Дом, в котором будет жить Счастье, ведь третьему такому дому он не даст сгореть ни за что. Он видел небольшой пруд, что он сделает неподалеку, и клубмы вокруг него.
Его внимание привлекло, внезапно разнесшееся по поляне знакомое урчание.
- Мррррряу? - Спросил Велорий, отыскивая кота среди веток и цветов. На одной из них он углядел его, и кивнул приветственно и дружелюбно.
- Каааак твоё путешшшествие? – отозвался кот, изогнувшись на ветке, и перевернувшись на спину.
- Ты был прав. – Вздохнул Велорий. – Я так и не сумел у них научиться быть своим. Точнее быть настоящим человеком, ведь среди них не было учителей.
- Непрррраааавда. – Отозвался кот, играя лапами с одним из парящих цветков. – Сррреди них был один учииитель. Но тебе было нееечему у него учиииться.
- Я был своим среди чужих. – Вздохнул мужчина, садясь на полянку, и глядя на забавляющегося кота. В Городе он видел много таких созданий, но не одно из них не дышало мудростью этого.
- Тебе не страть своииим сррреди чужих, если ты не станешшшь чужим срррреди своииих. Иначе не бывает, мальчик.- Мррррряу скосил один желтый глаз на него, крепко держа в лапах цветок. – мирр устрррроен так, что лишь жеррртвуя одним можно получить дррругое.
Велорий вздрогнул.
- Это неправильно. – Прошептал он, понурив голову.
- Может и так. – Усмехнулся кот. – А может и нет. Но ты сделал пррравильный выборрр. Ты верррнулся к истокам, чтобы обрррести покой. Чтобы твое механическое серрдце стало человечьим. Стрррой свой дом. Берреги его, и туда пррридет твое счастье. – Сказал кот, и исчез.
Мужчина же так и поступил. Строительство было ему в радость, и его дом вышел особенно красив, он был залит светом, и благоуханием цветов, и время в нем летело незаметно. А когда все комнаты были готовы, в дом постучалось Счастье. Оно было промокшее до нитки, щурило голубые глаза, похожие на два осколка неба, переминалось с одной босой ноги на другую, кусая губы и дрожа от холода, и робко улыбнулось, отлепляя о лица прилипшую соломенную прядь и спросило:
- Можно?

@темы: мои творения, Гет, Romance

---

странная зарисовка о сексе, мыслях и желаниях

Неправильно. Все это как-то неправильно. Это ощущение усиливается раз от раза, толчок от толчка. Нет, я не боюсь сойти с ума – что сменя взять, ведь я и так уже давным-давно вначале общепризнанная, а после ставшая сумасшедшей. Толчок, еще один. Наслаждение блазнится где-то на границе сознания, но приходится прилагать громоздкие, неимоверные усилия, чтобы пуститьего в тело. Как же это все неправильно, думается мне раз, наверное, в тысячный.На ум приходит персонаж книги - такой же псих, как и я – сержант Ботари.Правда, у него были больше садистические наклонности, но.. какая разница, если нами владеет одна и та же мысль – все должно быть правильно. Как должно. Как положено. Даже секс.

Прежде это казалось почти что таинством, и какая то малая,еще не потерявшая свою романтичность часть меня и правда в это верила, а теперь.. иллюзия была раскромсана как голень в руках умелого повара с ножом –все нежное мясо было снято так, что и псам не было чего погрызть. И романтиктоже захлебывался внутри меня, сменяясь едва ли не равнодушным циником. Главное– не начать язвить, отчего-то думается снова. Нет-нет, язвить, когда мягкое,едва заметное тепло изнутри пытается задеть любимые места нехорошо.Неправильно. Приступ язвительной циничности оказался погребен. Ну же, нужнотолько воскресить воспоминания рук, прикосновений, поглаживаний, тепла и биениясердца под щекой или ухом, и это вполне будет достаточно для того, чтобы насладиться всей этой ситуацией.

Смешок, вызванный мыслью о том, что прелюдия и мягкие обнимания после секса оказались куда приятнее его самого, тоже нужно подавить.Секунда, и роскошь боли, замешанной на удовольствии, пронзила тело, и желание взвыть растворилось в волне инфантилизма. Ах, как бы это было хорошо, если быпрямо сейчас не хотелось до слез убийственной нежности! Но все-таки отголоски удовольствия еще несколько мгновений затихали в костях и напряженных мышцах, и теперь, правильная мысль для удовольствия была поймана за хвост и вытащена из подсознания в полное понимания осознание. Мысль нужно было увеличить,расширить, заставить ее стать настолько большой, что больше не нужно будеттщательно вытаскивать каждый отголосок удовольствия, и эта охота за тараканами окончится полной победой над кабаном.

Тепло, вызванное сочетанием спокойствия, доверия, радостного отклика на каждое действие накатило внезапно и полно, всепоглощающе иобрушиваясь на голову, охватывая все тело в почти болезненный спазм ног,которые теперь тряслись от удовольствия и дикого напряжения. Дыхание сталоровнее, мягче, а тело теперь откликалось на самое малейшее прикосновение волной тягучего удовольствия и боли. Как бы сейчас хотелось отделить одно от другого,но нет, нужно ждать, терпеть. И все стало еще неправильнее, чем когда это только начиналось. Смешки, веселые разговоры в постели, жажда обрести что-тобольшее, чем просто секс в этом акте стали просто невыносимыми. Настолько, чтохотелось отвернуться и расплакаться в подушку, но и этот неблагородный порывбыл задушен гордостью не успев родиться. Сейчас мы будем культивироватькроткость и покорность.

Новый толчок там, где боль и жажда вливались друг в друга ив кровь своим гремучем коктейле, и в эту секунду едва ли не кричу о пощаде, нолюбой жест, просящий о ней, как и все остальные задушен гордостью. Если быгордость была человеком, то сидела бы, возвышаясь на горе трупов – жертв,принесенных ей в усладу. Слова, которые должны по всем описаниям «проходить какчерез толщу воды» врезаются в тело, в мысли, в память. Наверное, я смогупроцитировать все, что он говорит в постели до малейшей интонации, ведь секс –это время без брони.

Тело отдыхает. Жарко. И неправильно. Потому что единственнаяжажда – прижаться к теплому и уснуть – не может быть удовлетворена. Из-за такихмоментов я начинаю сожалеть о том что этот секс вообще был, ведь в противномслучае я бы уже давным-давно спала, обняв любимую игрушку и полураскрывшись отпледа. Интересно, если бы этот заяц умел ходить, он бы тоже ушел после этого?Наверное, да.

Тошнота накатила внезапно – отвращение к себе, настолькодикое и полное, которое я испытываю настолько редко оказалось неотвратимосильным, как и желание покончить со всей этой комедией. Все, чего хочетсятеперь, так это сжаться в маленький комок и скулить от боли, горечи,одиночества, отвращения и бессилия что-либо изменить. И мерзость, опутывающая сног до головы, уже не дает спокойно дышать. Вместо привычного полусонногосостояния приходит необычный прилив энергии, энергии, которую хочетсярастратить на то, чтобы уничтожить такое явление как я. Ничего, нужно переждать.Переждать совсем чуть-чуть, и тогда станет немного легче.

Смена холода, тепла, пустой треп, который оттягивает этозлое чувство, звонок, чужие разговоры, снова холод, беглый поцелуй на прощание…Да, теперь можно зарыться в свои подушки, обнять свое косматое чудовище и датьволю всему, что скопилось в душе. Слезы текут из глаз на подушку. Черт возьми,сколько же эта подушка всего перевидала! Сколько слез, стонов, криков боли,отчаяния, и радостного смеха она знала, находясь в этой комнате? Не сосчитать. Вней столько историй, что хочется везде таскать ее с собой. Наконец, слезывысохли. Шмыгнув носом можно посмотреть на время. Час рыданий после часа секса.Все по-честному. Теперь, можно спать со спокойно душой, и, положив голову навторую, сухую, обычно одинокую, заснуть с мыслью: «А однажды, все будетправильно».

@темы: Ориджиналы, неотбечено, Гет, mini, Фанфикшн, POV, R

---

Доверие

БДСМ бондаж порка NC-15 наверное

Что есть в нас и что есть мы? Это тот самый вопрос, который,наверное, лучше никогда не задавать вслух. Множество демагогии и философии приходитна ум в самые необычные моменты нашей жизни. И кто бы мог подумать, что когдамолящие глаза смотрят на меня с просьбой и вечной преданностью, то я подумаю обэтом. Что есть мы? Что есть суть нас и мира? Может быть все мы – рабы? Онасмотрит на меня как на Бога. Да, сейчас я ее Бог, а сотни фанатиков поднимаютруки к деревянным статуям распятий и смотрят на них так же. Это возбуждает,умиляет, и дает необычайное чувство контроля и собственного превосходства. Сейчас– я бог. Ее маленький Бог. Единственный Бог, который может удовлетворить еежелания. Она знает, что я ее слышу. Она знает, что я могу дать ей все.Интересно, а ходит ли она в церковь?

Нежная прядь ее волос скользит в моих пальцах, я ласкаю ихнеторопливо, медленно, нежно. Это слишком интимно, но слишком роскошно, чтобы япозволила себе остановиться. Ее встряхивает от того, что я провожу прохладнымикончиками пальцев по ее плечам, влажной спине, и хлопаю по ягодице. Красноватыйотпечаток моей ладони мигом расцветает на ее нежной коже. Мне хочетсянабросится на нее, но видеть в ее глазах такую преданность и верность мнехочется сильнее, чем удовлетворить собственные желания. Мне навсегдазапомнилось высказывание одного саба, когда я булла еще не настолько хорошознакома с БДСМом. «Ты думаешь что большее удовольствие получает Доминант, нокто кричит о том как ему хорошо?».

Этот красный отпечаток первый, в череде множества. Из меняхреновый бондажист, но выбраться ей не удастся, просто потому что я собственнуюнелюбовь к связыванию всегда восполняю старательностью и упертостью, так что,кажется, она даже на сантиметр не может отодвинуться от неизбежной экзекуции. Впрочем,я возьмусь утверждать что она не столько неизбежная, сколько долгожданная. Илии то и другое? Не важно. Флогер ложился на ягодицы мягко, делая ихнежно-малиновыми. Я вижу, как сильно ей это нравится. Она сжимается,постанывает, расслабляется, и плачет. Много плачет от непереносимостинаслаждения. Я помню, как я не вынесла ее слез тогда, в первый раз, как я слишкомбоялась напортачить, но, но после я все же научилась распознавать когда онаплачет от наслаждения.

Она стонет, скулит из-за кляпа, ее трясет мелко-мелко, азначит, пора переходить к более тяжелой фазе, но несколько позже. Я знаю еетело лучше, чем даже на сама, и конечно же я хочу точно так же знать ее душу.Все просто. Однако то, что она не позволяет мне этого – угнетает. Не простоугнетает, а до неимоверности. Настолько, что я готова бросить ее радисобственного душевного спокойствия. Я готова продать эти драгоценные минуты нато, чтобы она доверяла мне не только свое тело. Это омерзительно похотливо –когда тебе доверяют одну ценность и прячут как от вора другую.

Плетеная семихвостка «кошка» в умелых руках превращаетрозовый, нежный цвет в вызывающе алый. О, да, как бы я хотела взглянуть на то,как ты будешь ходить без трусиков с такой красной попкой в устрашающе коротком платьице,из-под подола которого будет видна эта соблазнительная краснота. Я бью несильно пока что, но постепенно удары набирают силу как и ее крики и стоны.Довольно один раз провести пальцами меж ее ягодиц, чтобы точно узнать что ейэто непереносимо нравится, но мне этого даже делать не нужно, потому что еевлага мне хорошо видна при свете свечей.

Что мы есть? Что есть суть каждой нашей секунды? Что естьбольшее в ее глазах, что скрывается за поволокойудовольствия и алыми от смущения щечками? Что она снова и снова прячет от меня?Мои руки опускаются в ледяную воду. В комнате безумно жарко от свечей и кажетсяпросто безумно от их запаха. Мои руки остывают стремительно, и одногоприкосновения к самому горячему месту – ягодицам – хватает для того, чтобы оназабилась почти что в оргазме между удовольствием и обжигающим холодом и болью. Провестипо рукам неторопливо, погладить спину, сжить ледяными пальцами соски и добитьсяочередного невнятного и сбивчивого мычания. Открой мне свои тайны…

Ротанговая тростью легла в прохладные пальцы прекрасны. Онаготова к этому – это видно по маслянистому взгляду. Удары небольшие, но со значительной оттяжкой. Я вижув зеркале те секунды, когда боль проникает в ее голову и растекается в нейудовольствием настолько острым, что кажется непереносимым, но она терпит, наслаждается.. Трость тяжелее чемплеть в руке и удары приходиться наносить медленней. Новый ритм сводит ее с умаи, наконец, она бьется едва ли не в истерике – я вижу что теперь хватит. Еегубы припухли изумительно от кляпа, она задыхается в удовольствии, пока я глажуее тело неторопливо, позволяя надышаться всласть, и она кончает в моих руках,отдавая мне сполна все то, что у нее есть.

Несколько секунд спустя, полностью свободная она целует менянеторопливо и дрожь пробегает и по моему телу – этого достаточно чтобы я кончилабезо всякой стимуляции, потому что она просто целует меня все с тем жедоверием, и я приказываю времени встать, чтобы не видеть то, как ее преданностьи доверие растворяться в коктейле повседневности.

Что мы есть? Что нами движет? Это не столь уж и важно. Мылжем и прячем друг от друга самое ценное. Мы показываем это, как дети, даемвзглянуть на свое сокровище краешком глаза, но ни за что им не поделимся. Мы будем рабами нашей веры и будем искать себеБога до тех пор, пока не найдем идеал. Ну что ж, а теперь, пора возвращаться вкаждую секунду и с уверенностью смотреть в ее недоверчивые глаза, уговариваясебя, что если и после следующей сессии она не откроется мне, то я просто уйду,а пока…

 

@темы: Ориджиналы, неотбечено, mini, Фем слеш, юри, Фанфикшн, NC-17, R, BDSM

---

Не смотри на меня

Обещал. Одна минута из жизни

Не смотри на меня. Не смотри - я не красавица, хотя ты и пытаешься убедить меня в обратном изо дня в день. Не смотри на меня, моя прекрасная. Не смотри. Тут не на что смотреть – короткие волосы, вечно полные хомячьи щеки, затравленный взгляд не имеющих определенного цвета глаз, маленькие шрамы на коже и сломанные ногти… Не смотри, оно не стоит твоих драгоценных взглядов, под которыми я таю как пломбир под июльским солнцем.
Иногда мне кажется, что внутри мы похожи до желудочных колик - одни и те же шрамы, тромбы, груз на душе.
Но это не так. У тебя нежные руки, мягкая кожа, лоснящиеся блеском и красотой волосы. У тебя красивые губы, и фигура Афродиты. Затасканные слова не могут описать то, как замирает мое сердце, когда ты поднимаешь на меня взгляд, как у меня начинают трястись руки, когда ты улыбаешься, ведь твою улыбку я хочу украсть.
Ты говоришь, что я идеальна, но это не так. И мы обе знаем это. Стоит только взглянуть на тебя, и мне хочется сделать для тебя все, что тебе только может понравится. Но я не знаю, что тебе может понравится. Поэтому я пытаюсь стать для тебя идеалом, но я не идеал. Моя милая, хорошая, я не знаю кто был с тобой до меня, и каким он должен был быть ублюдком, чтобы сейчас ты называла меня хорошей. Есть множество людей, которые лучше меня, но я не в силах уступить тебя им.
Не смотри на меня, не смотри. Ты думаешь, я не вижу твоего взгляда из под длинных и пушистых ресниц? Или ты думаешь, мне плохо видны мои метки, специально оставленные там, чтобы их никто кроме нас с тобой не видел, но любой, кто посмеет обнажить твою нежную кожу, увидит, что ты принадлежишь мне. И мы обе это знаем.
Я знаю, что в тебе кроется большее, чем просто желание и умение быть снизу. Это место ты не променяешь ни на какое другое, и это мне тоже известно. Ты прекрасно мной манипулируешь, твои умелые пальчики меня направляют, и в сексе, я только делаю вид, что я сверху, хотя это совсем не так. Сверху не тот, кто берет, а тот, кто направляет, кто ведет. Ты знаешь все мои слабые и чувствительные места, но я не боюсь. Я знаю – ты не причинишь мне боли, хотя в последнее время мне кажется, что на таком количестве шрамов и тромбов это просто невозможно.
Твои шаловливые пальчики, словно бы в смущении сминают простынь. Это знак мне, хотя, наверное, ты и сама этого не понимаешь. У тебя игривое настроение? Ты меня хочешь, хоть и стесняешься попросить напрямую. Твои глаза потемнели от желания.
Не смотри на меня. Не смотри на меня ТАК. Ты прекрасно знаешь, что я не позволю тебе опоздать, даже если буду на середине оргазма. Ты все равно пойдешь учиться, а я, немного времени спустя – работать.
Словно не понимая, что происходит, ты прикрываешься одеялом, и смотришь на меня своими хитрющими глазами, в которых под большой невинностью скрывается столько различных желаний, по извращенности не уступающих моим, но ты о них молчишь. Да, живя со мной нельзя остаться невинным, хотя первый шаг делала не я, но ты упрямо делаешь вид, что ничего не изменилось.
Сейчас ничего не будет. Я не буду ласкать губами твои соски, втягивать их в рот, прикрывая в блаженстве глаза. Я не буду ласкать твои ноги кончиками ногтей, распаляя медленно так, что ты сама взмолишься в самых постыдных фразах о большем. Я не буду искушать тебя своим голосом, предлагая тебе, как змей искуситель, пойти помыть посуду, когда тебя уже трясет от возбуждения. Я не буду прижиматься к твоим губам своими, пока мои пальцы исследуют сокровенное местечко меж ног, делающих тебя женщиной. Я не буду дразнить тебя языком. Пальцами и не буду неторопливо брать, как умею. Я не буду целовать твои колени и, приподнимая их, вылизывать нежную кожу под ними, и не буду неторопливо щекотать твою шею и подмышки.
Нет, не будет судорожных вздохов после, и не будет неторопливых поцелуев после. Потому что ты безнадежно опаздываешь на учебу, а у меня выходной лишь завтра, а потому нам обеим лучше дождаться ночи. Да уж, после этого куда приятнее и быстрее для меня кончить, а для тебя…для тебя это всего лишь болезненно-долгая и возбуждающая отсрочка.
Но это все пока что знаю только я, так что…
..Не смотри на меня.

@темы: Ориджиналы, мои творения, mini, Фем слеш, POV, PG-13

---

Дом. Глава 2 НЕ ОТБЕЧЕННО!!!!!

Глава 2. Голод.
К огромному сожалению Джареда, встретить утро с новой игрушкой – посреди ночи ему пришла смс что на его фирме, которой он владел, и там где он работал, кто-то через сервер пытается пробить защиту и скачать важные архивные файлы. Разумеется, Падалеки ничего не оставалось кроме как подорваться и поехать к лучшему компьютеру, которым он владел – в город. По пути он посмотрел на мальчишку и вздохнул – кажется, тому придется потерпеть, пока он не вернется.
Джаред умчался, и не оставил никакой записки, ни знака о том куда он уехал и когда он вернется по нескольким причинам - во-первых это время, пока пытаются взломать его сервер, во-вторых, он и сам не знал когда вернется, ну и в третьих - он не обязан отчитываться рабу в том, что он собирается делать. Он собирался закончить там как можно скорее, ведь он не был извергом.
Утро наступило для Дженсена неожиданно. Его разбудила боль, поутихшая и не такая острая, как она была вчера, но все же крайне и крайне неприятная. Он с удивлением обнаружил, что верзила его перебинтовал, ведь в доме никого больше не было. Цепь он обнаружил скорее со смирением и тут же попытался выдернуть ногу из неприятного обхвата железа, однако его «хозяин» знал, что делал, и ему не удалось освободиться. Парень обследовал свои владения. Ему принадлежал небольшой матрац, где он провел ночь, ночной, по виду, горшок, крышка которого была закрыта на замок, миска с водой, и еще одна - с едой, «собачья» - брезгливо определил Эклз. И небольшой кусочек бумаги на полу.
Он взял его в руки и раскрыл. На белом клочке бумаги было всего несколько строк.
«Я на работе. Будь хорошим мальчиком. Хозяин»
Парня буквально передернуло от этого послания, и он смял его в руке. Он сел на матрац и принялся ждать. Минуты текли невообразимо долго, словно в час по чайной ложке, и постепенно Дженсен почувствовал голод. Поначалу совсем легкий, так, червячка бы заморить. Этот голод был легко игнорировать, но постепенно он нарастал. Эклз решил себя чем-нибудь занять, просто чтобы не думать о голоде, но заделия он придумать не мог. Тогда он решил придумать план побега, или хотя бы как сообщить хоть кому-нибудь о том, что он похищен, но тщетно – он был заперт в клетке, а ты была привинчена к полу, поэтому ее нельзя было даже сдвинуть.
От отчаяния есть захотелось сильнее. Дженсен не мог себе найти места и наматывал круги в доступном ему пространстве. Голод усиливался с каждым мгновеньем. Дженсен чувствовал словно его желудок начинает поедать сам себя, и снова взглянул с брезгливостью на собачью миску. Каша. Словно в ответ на его мысли за окном послышался собачий лай. «Ну своих псов то он точно не бросит, и наверняка вернется» - решил Дженсен, а потом неожиданно подумал что этот псих может просто ждать за дверью чего-то особенного, и его псам голодать в это время точно не придется.
В мозгу всплыла фраза «Будь хорошим мальчиком» и Дженсен задумался, что бы это могло значить. Вчера его пороли до того момента пока он не признал этого верзилу Хозяином, так может и сегодня то же самое? Он набрал в грудь воздуха и тихо прохрипел:
- Хозяин… - горло начало саднить, и его пронзила боль, такая сильная что раздумывать было некогда, и он кинулся к миске с водой и принялся жадно пить. Отпустило. Даже голод слегка поутих.
Но это было ненадолго. Дженсу показалось, что это замечательное чувство не-голода продлилось всего пару мгновений, и оно накатил с новой силой. Пить он побоялся, понимая, что если он будет много пить, то тогда ему придется где-то мочиться, а горшок был закрыт на замок. Мучительная борьба с собой, с собственной брезгливостью продолжалась часами, как казалось измученному парню, и он потерпел позорное поражение, не сумев противостоять пожирающему его чувству голода. Пальцы окунулись в давным-давно остывшую кашу и он принялся их облизывать. Неторопливо, потому что ему все равно было мерзко есть из собачьей миски, пусть даже и с собственных пальцев. Он с радостным удивлением обнаружил в каше кусочки мяса и принялся за еду активнее.
Вскоре он и сам не заметил как вылизал несчастную чашку до дна. Голод утих. Другие желания парень старался игнорировать, и ему это неплохо удавалось – зачастую офисным работникам было запрещено покидать их места до прибытия клиентов, поэтому он имел весьма обширный опыт в этом, но одно дело игнорировать естественные потребности, когда ты занят делом, а другое когда все твои мысли только об этом.
Новое желание сводило его с ума и он снова попытался позвать того психа:
- Хозяин…Хозяин! – Его терпение постепенно иссякало. Тело требовало немедленно взять свое, а терпеть становилось все болезненней и труднее. – ХОЗЯИН!!
Он взвыл как раненый зверь и расплакался от собственного бессилия над ситуацией. Поняв, что его никто не слушает кроме собак, которые немедленно отозвались на его мольбу переливчатым лаем он стал подыскивать место, куда можно помочиться так. Чтобы потом он не умер от запаха., однако ему это не очень удавалось – вокруг клетки был постелен линолеум, а медвежья шкура лежала дальше, так что на нее было не попасть.
Занятый этим делом он конечно же не услышал подъезжающей машины, и понял, что больше терпеть он просто не в состоянии, и пристроился на ближайшем углу.
Дверь открылась тихо. Джаред, усталый после долгого и упорного труда вошел и немедленно прислушался. О том, что происходит в комнате его раба, он понял мгновенно. Значит, этот мальчишка решил, что он может не слушаться его приказов! Злость немедленно охватила уставшего Падалеки, и он спокойно прошел в комнату и заметил, что парень съел то, что он ему оставлял. Это его несколько успокоило, однако лужа зловонной жидкости, опасно приближающаяся прямо к ковру заставила его тихо-тихо спросить:
- Что, мальчишка, ты решил ослушаться меня?
Дженсен посмотрел на него как загнанный зверек, но мочиться не перестал. Лужица стала впитываться в ковер, но ни Джаред, ни Дженсен ничего не сделали чтобы прекратить это. Эклза парализовало и в его голове крутились ужасные сцены того, что с ним сделают за это, но он пытался перебороть свой страх, заручившись гордостью, а Джаред ждал. Он видел ужас и отчаяние в глазах мальчишки, однако это его не отрезвило.
Он открыл клетку, быстро расстегнул оковы Дженсена, выдернул его из клетки, едва он перестал, и кинул носом прямо в этот ковер, да так, что Дженсен угодил носом в промокшую часть. Его едва не вырвало от запаха, но ему с трудом удалось сдержать спазм, ведь представив, что с ним могут за это сделать, его охватил ужас.
- Простите, Хозяин.. – Он прошептал, надеясь что его если не простят, так над ним смилостивятся, и это и правда помогло Джареду взять себя в руки.
- Объясни мне свою ошибку.- Он сказал спокойно не поднимая Дженсена и не позволяя ему двигаться.
- Я ослушался вас, и помочился… - На одном дыхании выпалил Дженсен стараясь не вдыхать этот тошнотворный запах.
- А точнее?
Парень задумался, не зная что ответить на это. Он просто не представлял как можно сказать точнее, но он велел думать себе как думает этот садист. Приказы. Он ему говорил, что Дженс должен делать все, что ему приказано..
- Вы не приказывали мне, а я.. – Всхлипнул он, и вновь расплакался. Это было отвратительно, но он ничего не мог с собой поделать.
К большому удивлению Эклза его подняли с пола, отвели в ванную, дали ведро и тряпку, и Джаред велел:
- Убери за собой и больше не совершай такой ошибки.
Сказать что парня отпустило, значит ничего не сказать. На него накатило такое облегчение, что он немедленно забыл, что он здесь на правах похищенного и решение верзилы может поменяться в любой момент, тут же спросил:
- А дышать мне тоже по приказу?
Джаред обозлился и неприятно улыбнувшись сказал:
- Если я прикажу тебе не дышать то ты не будешь, понял?
Дженс понял, что совершил глупость, и решил поскорее исчезнуть из обзора этого психа, и кинулся отмывать ковер. Пока он это делал он и не заметил, как у его ног появились колодки. Вернее, он не придал этому никакого значения, и едва он все отмыл, как его ноги раздвинутыми оказались закованными в колодки, и та же участь совеем скоро постигла руки.
Он попытался вырваться из стального захвата рук Джареда, но ему это не удалось а Джаред спокойно сказал:
- Еще дернешься – я продлю наказание на пять минут.
Дженсен не совсем понимал что происходит, а Джаред вышел из дома. Дженсен немедленно задергался, пытаясь освободиться, но ему не удавалось. Казалось что он вот-вот расшатает эти колодки, но нет. За этим делом его и застал Джаред, который вошел вместе с двумя собаками. Доберманы с темными глазами смотрели пронзительно и Дженсен вздрогнул всем телом, предчувствуя беду.
- Итак, ты сегодня не был хорошим мальчиком настолько, чтобы я мог оставить все это без наказания. Ты ослушался приказа, испортил ковер, ты нагрубил мне – этого вполне достаточно для наказания. – Джаред говорил спокойно, так, словно он объяснял простейшее непонятливому ученику. – В прошлый раз концом твоего наказания было сказать «Хозяин». Теперь же я хочу закрепить тот результат. Запомни – ты должен позвать меня, когда станет совсем уж невыносимо. Ни раньше и ни позже. Ослушаешься – наказание продолжиться еще дольше. Ясно?
Его глаза посмотрели в глаза Дженсена, и тот с пониманием кивнул. Он надеялся что этот..Хозяин - как он его назвал в мыслях впервые, и правда сдержит данное им слово. Однако о сути он догадывался очень слабо.
Джаред подвел одного добермана к Дженсену, и парень замер, пытаясь разобрать что тот делает с псом, за его спиной. Он не мог повернуть голову – она была закована, а отражающих поверхностей рядом не было, поэтому ему было непонятно, а от того становилось еще страшнее. Тело словно закостенело.
Сзади он услышал хлюпающие звери и рык пса. О сути наказания он догадался лишь тогда, когда пес напрыгнул на него сзади, и уложил когтистые лапы на спину стал на задние лапы и двинулся вовнутрь него. Дженсен вскрикнул, ощущая горячую и непривычно шершавую плоть внутри. Его член былgплоским расширенной головкой и протиснулся в узкое отверстие с трудом, ведь Дженсен не был даже растянут, но от ужаса Дженсен сжался, так что пес немедленно начал двигаться сильнее, быстрее и глубже. Головка члена и ствол наполнили его и Дженсен всхлипнул снова. Сзади послышался одобрительный возглас Дженсена:
- Вот так, Марко, хорошо..
Пес, среагировав на голос хозяина стал двигаться сильнее, резче, быстрее, и Дженсен закричал. Головка пса скользила внутри и это было приятно, но и неприятно, и ужасно смущающее одновременно. Он бы никогда не решился на такой эксперимент, но перед глазами плясали снопы искр наслаждения, а анус жгло от легкой боли. Эклз не знал, что пса предварительно смазали, ведь у него не было подобного опыта кроме вчерашнего. От двойственности чувств у него кружилась голова. Это было приятно, и слегка больно и просто невыносимо. Он скулил под псом, двигающимся все быстрее и напористей. Лапы стали впиваться в спину и он чувствовал когти на спине все сильнее.
- Марко, ко мне. – Голос Джареда, несомненно, любимого хозяина заставил пса оторваться от этого увлекательного дела, и развернуться мордой к Джареду, не выходя из парня и заставляя член провернуться внутри, и Дженсен только удивился тому, как вышколены псы у этого необычного человека. Внезапно ему подумалось, что с ним делают то же самое. Приручают как пса, и это заставило его взбунтоваться.
Сам же Джаред прекрасно понимал, что разбухший «узел» у основания члена Марко его раб принять не в состоянии, и придержал его член так, чтобы он не выскользнул из уже обильно смазанного семенем пса тело. Наконец он потянул добермана на себя, заставляя его выйти из растянутого ануса Эклза и, заметив что член Дженса опадает, он с улыбкой сказал:
- Сан, ко мне. – И огладив послушного пса, он хлопнул Марко и подвел его к парню. У пса пока что не опал «узел», ведь этот процесс занимал у всех псов по-разному, но самое меньшее – пятнадцать минут. До тех пор псу полагалось находиться в теле вместе с узлом, чтобы олодотворить ее, но, раз этот процесс был приостановлен, а Джаред придерживал аккуратно член пса у основания, он обогнул Дженсена и, заметив его закрытые в удовольствии глаза и приоткрытый рот, он велел Марко жестами запрыгнуть на него.
Дженсен чуть не задохнулся когда его рот наполнила солоноватая плоть. Он ошалело открыл глаза, но пес загораживал весь обзор. Плоть пульсировала во рту, и семя выливалось толчками, а нечто похожее на мошонку пса расширялось и горячо билось около подбородка в такт псиному сердцу. Прежде подобные ощущения Дженсену были не знакомы. Нет, конечно он не делал минетов прежде никогда, не смотря на то что желание возникало, однако это казалось совсем ненормальным по сравнению с тем, что он видел в гейской порнушке.
Второго пса Падалеки провел по широкой дуге к заднице раба, и набрав в ладонь масла стал неторопливо надраивать псу до того момента пока он целиком не стал скользким и не начал толкаться в его руку. Он помог псу взобраться на связанного Дженса и направил его член в уже растянутый проход.
Марко трахал его рот, однако второй доберман брал его сзади так хорошо что парень слабо взбрыкнул, признавая что все эти ощущения и правда доставляют ему удовольствие. Над ним раздался голос Дженсена:
- Не кусай его, а соси. Это твое наказание, помнишь? Ты же не хочешь еще одно?
Дженсен и сам не знал хочет он еще раз такое наказание или нет. Боль почти ушла, и оставалось удовольствие. Он пытался обо что-нибудь потереться стоящим членом, но не мог. И попросит не мог – его рот был занят. Но постепенно возбуждение становилось непереносимым, и он понял что весь день это его проклятие – хотеть чего-то и не получать, или получать но когда становиться совсем невыносимо. И тогда он понял, что именно имел ввиду Джаред, когда говорил ему слова «когда станет совсем уж невыносимо». Да, за сегодня это чувство стало ему таким понятным, что он дожидался его.
Новый всплеск семени во рту Дженсен удержать не смог и семя тонкими нитями потекло по его губам, подбородку и шее.
- Глотай. – Спокойно приказал Джаред, все еще невидимый Дженсену. Тот послушно сглотнул, но на его губах остались потеки семени. Член Марко наконец то обмяк во рту, и Джаред помог псу соскочить с него не причиняя никакого вреда пленнику. А пес сзади словно и не собирался останавливаться. Наконец, Джаред понял что его эрекция, ставшая болезненной почти горит, и он попросил:
- Хозяин, прошу вас…
Он и не надеялся быть услышанным, особенно когда его просьбу перекрыл рык пса, кончившего в него.Он и не знал что мужчина попридержал пса, чтобы «узел» Сана не протиснулся в него и наоборот помог вытащить из него член, и стал помогать доберману кончить до конца. Однако, не смотря на это, Джаред, конечно же, услышал просьбу, и подойдя к Дженсену сбоку, погладил головку члена пальцами и шепнул на ухо:
- Кончи для меня.
Парня затрясло в судороге, и скрутило. Одного прикосновения хватило, чтобы он кончил немедленно, марая пальцы мужчины своей спермой. В ушах остался нежный шепот, и он не понимал как это возможно, однако почти сразу как он кончил, мужчина освободил его. Сам Эклз находился в полузабытьи, но чувствовал, как его опускают в воду, отмывают ласковыми прикосновениями и шепчут на ухо нежные глупости о том, какой он хороший, послушный, красивый и каждое слово подкрепляют поцелуями.
Это было больше похоже на сказку, в которую он случайно попал из жестокой реальности. Потом его завернули в большое махровое одеяло и отнесли в мягкую постель, а там нежно вытерли. Дженсен уснул полностью только там, с надеждой, что когда он проснется то эта сказка еще не кончиться.

@темы: Слеш, мои творения, Дом, Фанфикшн, NC-17, BDSM

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Дом

Пайринг J2
Рейтинг NC-17 в перспективе
Бета-ридер: жду пока сделает


Глава 1. Хозяин.
Дженсен приходил в себя медленно, неохотно. Голова болела нещадно, казалось что в нее кто-то забивает раскаленные гвозди. Тихий стон сорвался с его губ, но ответом ему стал насмешливый голос, заставивший немедленно распахнуть глаза и посмотреть на мужчину:
- Что-то ты рано начал стонать…а ведь я с тобой еще ничего не успел сделать.
На губах была уже знакомая Дженсену улыбка. Хищное выражение лица и жадный, собственнический взгляд заставил волоски на теле встать дыбом от страха, но унять эту дрожь у него не получилось, и лишь сейчас он заметил, что он целиком раздет. Мурашки совершили второй забег по телу от этого, а третий уже побежал, когда он понял, что его руки связаны эластичной веревкой – руки не сотрет, но и развязаться не выйдет.
Огромные зеленые глаза с ужасом уставились на мужчину, и он с ощутимой дрожью в голове спросил:
- Что..? Где я?..Кто вы?.. Зачем вы меня связали?!! – Его голос сорвался на испуганный визг и верзила удовлетворенно улыбнулся.
- Слушай внимательно - повторять я не стану. Меня зовут Джаред Падалеки. Я решил, что ты станешь моим личным рабом. Тебе лучше не сопротивляться, если ты не хочешь узнать, каким я бываю хозяином. Называть ты меня так и будешь – хозяин. Все мои требования выполнять немедленно и беспрекословно. – Голос был рассудителен, спокоен, но это не добавляло Эклзу спокойствия. С каждым новым словом его стало трясти от страха и злости.
Джаред наблюдал за этими его переменами в настроении со снисходительной усмешкой, которая стала нервировать Дженса еще сильнее.
- Ты! Это похищение!! Ты не имеешь права! – Однако все возмущения Дженса остались без внимания. Джаред спокойно встал, налил себе коньяка и устроился в огромном кресле. Казалось в нем можно утонуть, но мужчина был совершенно не маленьким, поэтому это смотрелось шикарно – огромные оленьи рога прибитые над ним, громоздкая шкура бурого медведя, разлегшаяся под ногами и голова, которая слепо смотрела прямо на Эклза и такого же шоколадного цвета мягкое кожаное кресло, стоящее в тени камина.
Дженс сглотнул и дикими глазами посмотрел на мужчину. Тот являл собой ледяное спокойствие. У его бедра уютно прилег свернутый хлыст, который напугал Дженса еще сильнее. Страх оказался хорошим катализатором для гордости. Ну ужен нет! Так просто сдаваться и подчиняться этому уроду - «моральному!» пришлось поправиться Дженесу для того чтобы совесть не начала возмущаться - он совершенно не собирался! На такие отношения он не согласиться даже под дулом пистолета! Нет уж ки!
В зеленых глазах появился упрямый огонек, а губы Джареда растянулись в еще более пугающей улыбке. Прирожденный охотник – он любил, когда жертва сильна и ее нужно загонять, подчинять, а не когда она сама согласна на все. Так ему не было никакого интереса и он поначалу даже побоялся что этот мальчишка окажется из тех, кто будет его бояться и подчиняться беспрекословно. Такие рабы были нужны только слабым Домам, коим Падалеки совершенно не являлся.
- Отпустите меня! – Дженсен сказал с вызовом, и поднял упрямый подбородок, словно пытаясь придать своему виду еще больше уверенности.
«Очень хорошо» - удовлетворенно подумал Джаред, и мысленно усмехнулся, замечая что тот уже умудрился заслужить себе два наказания. Стоило показать этому упрямцу кто тут хозяин. Хлыст лежал спокойно рядом и Джареду даже не пришлось к нему прикасаться, чтобы привлекать внимание мужчины к тому как именно сегодня его будут наказывать.
- Я не отпущу тебя. Более того, ты заслужил сегодня наказание, ведь ты невнимательно слушал меня, мальчишка. Я велел обращаться ко мне «хозяин». Надеюсь, сегодняшний урок ты запомнишь надолго. – Взгляд зеленых глаз с нескрываемым ужасом опустился на плеть, и Эклз сглотнул снова. Тон мужчины не оставлял никаких сомнений, но его гордость была довольна тем, что он попытался отстоять свою честь, а так же словно шепнула на ухо «Держи удар!».
Эти слова несколько приотпустили страх Дженса перед самим мужчиной, да и хлыстом, и он фыркнул:
- Вам меня не сломить. У вас ничего не получиться. – Падалеки снова улыбнулся, и никого не сказал. Это молчание было пугающим, почти что угрожающим. Губы офисного работника сжались, и он посмотрел исподлобья на мужчину, и приготовился.
Тот, никуда не торопясь, словно наслаждаясь тяжелым взглядом, поднялся, и обошел связанного Дженсена кругом, убедился в том, что тот хорошо связан, и рывком перевернул его на живот и привязал к небольшим крюкам на полу так, чтобы тот не смог перевернуться на спину снова, а так же заставил его поднял зад высоко – для собственного удобства, зная, что такая поза не просто неудобна, а весьма и весьма болезненна и уже через четверть часа начнутся первые спазмы.
Однако сам Эклз даже не подозревал об этом. Его унизила сама поза – голова и руки связаны так низко, что кровь немедленно прилила к ним, а задница поднята высоко вверх, заставляя стоять на полусогнутых. Это было крайне неудобно, но еще больше это было просто смущающее, потому что его округлости и гениталии оказались выставлены на показ мужчины. Падалеки огладил его взглядом и ухмыльнулся. Удобно было иметь маленький домик в лесу – можно было делать все что угодно и при этом совершенно не бояться быть услышанным.
Дженсен сглотнул, тоже осознав эту перспективку, но упрямо cжал зубы, готовый вытерпеть все что угодно.
- Запомни – это для того, чтобы ты научился соблюдать правила, которые устанавливаю я. – Джаред сказал спокойно и опробовал плеть на руке. Ее слабо ожгло. «В самый раз» - улыбнулся мужчина, и обошел парнишку, полюбовался им.
- На первый раз удары буду считать я, но со следующего раза эта твоя обязанность. – Верзила сказал спокойно.
Первый удар опустился на правую ягодицу спокойно, легко, почти что ласкающее – Джаред совершенно никуда не торопился – зачем? У него была вся ночь впереди – и произнес спокойно:
- Раз.
Слова протеста и попытки огрызнуться застыли в глазах Дженсена обиженными слезами. Эй, его даже родители в детстве не пороли! В ударе не было никакой боли – только обида на то, что его, беспомощного порет абсолютно незнакомый ему человек. Однако Дженс опустил глаза вниз, в шкуру и позволил маленьким слезинкам упасть вниз. Это помогло ему собраться и не показать своей слабости перед новоприобретенным врагом.
Второй удар лег так же мягко на вторую ягодицу, и Дженсен почувствовал как к заднице постепенно начинает приливать кровь, и она концентрируясь в паху заставляет его член медленно наливаться кровью. Сжатые губы не выпустили стона, и Эклз сделал вдох поглубже, чтобы перенести третий удар.
- Два. – Так же спокойно сказал мужчина, и сжал половинки немного пальцами, так, что два удара словно покрылись огнем, но это должно было помочь офисному работнику расслабиться и лучше принять следующий удар. Не смотря на то, что это делалось во благо Дженса, тот этого не оценил, и попытался что-то прошипеть, однако новая боль заставила его подавиться словами.
Третий удар лег поперек первых двух. Это было болезненно, но терпимо – признавал через силу Эклз. Не слабые, но еще и не обжигающе сильные три удара заставляли его тело предавать его. Неудобная поза – тоже. В паху кровь концентрировалась и было абсолютно ясно, что очень скоро Дженсен будет готов просить о том, чтобы сняли его сексуальное напряжение. О том, что ломота во всем теле перекрывает спазмы, Эклзу тоже предстояло узнать. По комнате разнеслось спокойное:
- Три.
Рука больше не наносила ударов, и Эклзу было не видно, что делается за его спиной. Однако было совершенно очевидно, что его не трогали, и, набравшись храбрости, он насмешливо спросил мужчину:
- И это все?.. – Словно в ответ на его вопрос посыпались сильные, не особо болезненные, но жгучие удары, которые словно сдирали кожу с его задницы, поясницы и порой попадали по нежной коже под коленями, которые немедленно бы подкосились, если бы Джаред не побеспокоился об этом ранее, когда привязывал мальчишку.
Джаред как и обещал, спокойно считал эту серию ударов, делая короткие вдохи перед каждым числом:
- Четыре. Пять. Шесть. – Удар пришелся смазано –едва не задел нежную кожу мошонки, и последовал короткий перерыв – меньше мгновенья, как удары снова посыпались на нежную, уже покрывшеюся румянцем кожу. – Семь. Восемь. Девять. Десять.
Всего лишь десяток ударов – убеждал себя мужчина, мучавшийся в неудобной позе с ощутимо болезненным стояком. Всего лишь десяток. Его не сломают. Он никогда не назовет этого ублюдка ТАК как он требует. Нет! Ни за что!
Однако вскоре Дженс понял что тот и не собирался останавливаться. На кожу, раздраженную ударами, потекло что-то прохладное. Точнее, прохладным оно было лишь по началу, а чем больше времени проходило, тем жгучее становилась эта жидкость. Сильные пальцы стали ее с силой втирать в кожу и Эклз чуть не расплакался от боли – ему, офисному работнику очень много времени проводящему на стуле, конечно же доводилось чувствовать как задница затекает, и легкое покалывание и слабая боль были ему хорошо знакомы, однако это было слишком.
Гордость заставляла его прокусить губу и сдерживать слезы и крики, а так же не давала выскользнуть мольбе сделать все, чтобы это закончилось с губ. Оставалась слабая надежда, что мужчина устанет его мучить и это будет последним этапом, который придется потерпеть, однако и эта надежда рассеялась как облако в жаркий летний день.
Рука верзилы проскользнула между ногами, и Дженс почувствовал как нежную кожицу, защищавшею ствол члена плавно и мягко отодвигают. После того как эта рука причинила ему столько боли нежное прикосновение едва ли не заставляло выть, но парень напрягся – скорее всего это еще одна часть его пыток. Внезапно Дженсен почувствовал, что внизу что-то происходит, но увидеть, что именно он был не в состоянии – его собственная грудь загораживала весь обзор, однако когда рука исчезла он понял что, скорее всего на него одели что-то типа кольца, которое не позволяло кожицу вернуться в нормальное состояние, а так же перехватывало яички так, чтобы сперма не могла подступить к каналу, а значит и кончить он не мог.
Новый удар лег поверх предыдущих, и от того насколько сильным он был Дженсен наконец-то вскрикнул.
- Одиннадцать. – Напомнил ему Джаред мягко, и Дженсена напугал звук рассекаемого со свистом воздуха.
Двенадцатый удар был еще сильнее, и тогда парень закричал, и его голос разнесся на много миль вокруг, однако никто его не слышал, кому самого мучителя.
- Двенадцать. – Все так же бесстрастно сказал Падалеки, и полюбовавшись ярко-красным пятном, разраставшемся на месте удара заметил. – А сейчас будет тринадцать.
Пришло отчаяние. «Он забьет меня до смерти» - Внезапно понял Дженсен, но сказать ничего не успел. Боль ожгла его – удар лег снова на то же место. Точь в точь. Дженсен захлебнулся криком, и сжался сильнее, пытаясь как-нибудь увернуться от всех последующих ударов, однако ему этого не удалось, а попытка осталась замечена.
- Тринадцать. – Тихо сказал Джаред и добавил угрожающе тихо. – А если ты еще раз попытаешься увернуться от удара, то их количество возрастет вдвое.
Дженсен попытался что-то сказать но боль и слезы перехватили его горло и вместо слов вышел только сип, который снова разверзся полноценным криком под новым ударом. Кожу словно сдернули с задницы, и Эклз ждал чувства струящейся крови по ягодицам, удивляясь, почему ее нет. Его замутненное от неудобной позы сознание не могу взять в толк того, что его ощущения искажаются и усиливаются, а на самом деле все не так страшно. Однако даже если бы Дженсу показали его розовую и в двух местах багровую задницу, он бы не поверил, ведь все его ощущения четко говорили о том, что от поясницы до низа бедра у него содрана кожа.
- Четырнадцать.
Терпеть безжалостный, и даже скучающий голос становилось все хуже, однако еще хуже было терпеть боль от ударов и возбуждения. Ему казалось, что обнаженная головка члена словно охвачена огнем, и он не мог даже шевельнуться, чтобы его как-нибудь сбросить, потушить. Он хотел было взмолиться о том, чтобы все это прекратилось, но не смог вновь – голосовые связки словно отказывались подчиняться, и через боль, через слезы, переступая через поверженную страхом смерти совесть Эклз наконец прохрипел:
- Прошу…
- Не слышу. – Констатировал Джаред и снова опустил удар - поперек багряных, словно пытаясь заставить бедра треснуть поперек и разбить задницу на четыре равные части. Как ни странно боль и напоминание «Пятнадцать и шестнадцать» заставили Дженсена закричать изо всех сил – от ужаса, уже плотно заселившего его сердце, и боли, угнездившейся в теле:
- ПРОШУ, ПРЕКРАТИТЕ, ХОЗЯИН!
Парень и сам не осознал что сказал. Он бы сказал все что угодно, лишь бы боль прекратилась и он оказался на свободе..хотя бы относительной свободе, а не закованный в такой унизительной позе, когда его поджатые постоянно яички хорошо видны, а так же видно как с члена на шкуру капает смазка.
Удары, как и обещал Джаред, прекратились, однако он не торопился освобождать его. Прежде всего остального на свободе оказался член Дженсена, и сильная рука довела его до оргазма парой умелых прикосновений. И только после того, как белесые капельки заблестели на шкуре медведя у камина, Дженсен понял, как сильно у него все болит. Сину, ноги, руки и даже шею сводило от неимоверной боли. Спазмы скрутили бы его в комок боли, но он был все еще крепко привязан.
Впрочем, связанным оставаться ему было не долго. Падалеки освободил его – ноги, которые немедленно подкосились, натянув тело, руки и шею, и Джансен понял, что предательское тело заставило его упасть прямо на месте так, что его лицо буквально уткнулось в шерсть, по которой медленно сползали капельки спермы – самые дальние, а те, что поближе он уже размазал по груди несколько по животу. Сил не было ни на что.
- Запомни. – Произнес тихий голос над ухом. – Запомни это. Запомни, что теперь ты всегда будешь меня называть так, если не хочешь чтобы это все повторилось. – Голос замолчал на мгновенье и еще тише добавил. – И запомни, что если бы ты не упрямился, тебе бы не было так больно.
Однако последняя фраза исчезла из сознания парнишки не успев добраться до мозга – он уже спал, усталый и вымотанный, а Джаред, улыбнувшись, взял его на руки и отнес в горячую ванную, стоявшую на звериных лапах. Там он медленно вымыл мальчишку, вытер его, и отнес в спальню. Обработав там его задницу Джаред с некоторым сожалением понес мальчишку в клетку.
Да, ему было интересно, особенно когда мальчишка сопротивлялся, а в том, что того придется приучать ко всему у Джареда не возникало сомнений, однако.. Он понял что хочет увидеть результат. Раба, который САМ будет стремиться к тому, чтобы угодить ему, и не из страха перед смертью и болью, а… Он не знал от чего. Просто пока что не знал, но уже хотел этого.
В клетке появилась миска с едой, водой и небольшой горшочек, который был на краю, но тоже был закован – пока что у Дженсена не было права им пользоваться просто потому что он, Джаред, этого не хочет. Уставшее тело мужчина уложил на простой матрац но даже не подумал чем-то укрыть. Утром его должно было ожидать шикарное зрелище, а пока…
За дверью в другую комнату послышался лай – нужно было выгуливать его замечательных псов. Ну губах Джареда появилась нехорошая, но удовлетворенная улыбка.
Да, утро обещало стать точно занимательным.

глава 2

www.diary.ru/~war-and-I/p163589879.htm

@темы: Слеш, мои творения, BDSM

---

Беззвучие.

по заказу Хибари/Тсуна

РОV Хибари
Ты молчишь. Ругаешься только иногда на меня, но в основном молчишь. И не важно, как долго длиться бой, но ты молчишь, словно тебе это совсем не важно. А может быть так оно и есть. Может быть, для тебя это совершенно ничего не значит в отличие от меня.
Пара колец опускается в коробочки, высвобождая силу. Силу, разрушительную по своим масштабам, ту самую, которая способна стереть полмира с лица земли, и это не преувеличение. Силу воли. Силу раздражения.
Для меня твое молчание подобно ударам грома, ведь я знаю как ты тогда, десять лет назад любил говорить. Любил спорить, доказывать и защищать своих людей хотя бы словами. Теперь ты в основном молчишь. Безмолвствуешь.
Два ежика готовые поспорить друг против друга на равных, главное чтобы для этого было желание. А таковое имеется – проигрывать в этом тренировочном зале никто не любит. Впрочем, на некоторые уступки можно пойти, однако не в этом бою.
Это несколько раздражает. Но я потерплю.
Ежиков раздувает, они ярятся, словно люди, готовые защищать того, кто вынул их из коробочки до последнего вздоха. Расправа неминуема, но никто из них и не собирался её миновать. Совершенно.
Как терплю многие твои выходки. Хотя бы эту – с перемещением на десять лет назад в сюда, сейчас. Хотя ты знаешь – я был категорически против. Более того, мне претила сама мысль о том, что весь этот молодняк может явиться спасать нас. И не суть в том, что они буду спасать себя же, просто их опыт не сравним с нашим.
Две игольчатых сферы с лицами дикобразов давят друг на друга силой, впитанной от устойчивости духа своих «начальников» они спорят на равных, ни миллиметра не уступая, зная, что хотя бы полмиллиметра уступки ведут к проигрышу, а значит – смерти.
И что теперь?
Воздух словно электризуется, и все взгляды направлены только на них. Дикобразы борются не сбавляя силы, и кажется что воздух вокруг них трещит, как грозовая туча, но в неравном бою сошлись просто небо и облако.
Я смотрю на твою копию. Маленький мальчик, совершенно не догадывающийся о том, что его со мной связывает гораздо больше, чем просто помощь во всех этих «Вонголовских» делах. Не подозревающий о том, что он весьма и весьма хорош в постели, если его немного обучить, и о том, что его очень приятно обнимать по утрам, будить легкими прикосновениями к щеке, снова и снова не веря в то, что он соня.
Мгновенье, кажется затишью перед бурей. Всем становиться ясно – именно этот миг решающий. Второго такого не будет, а это значит, что в споре определиться победитель. Единственно верный победитель.
Ты, конечно же раньше тоже не догадывался, но он – это живое напоминание о том, как все начиналось для нас. Что дальше? Ты решил изменить временную линию, подумал что лучше они приобретут новые знания и умения, а мы исчезнем? Неужели ты не догадывался, что исчезнем именно «мы»? Что этот пацан может и не догадаться о моих чувствах?
Огромный дикобраз поглотил другого, сомкнув в себе. В воздухе повисло всего одно возможное фиолетовое солнце – то самое, которое было призвано копившемся раздражением и каким-то разочарованием.
Черт, я так и знал что этот мальчишка проиграет. Молод он ещё тягаться со мной.
… а на секунду мне показалось что это он, МОЙ, но….
РОV Тсуна
За весь бой он не проронил ни слова. Неужели это так просто – сохранять ледяное спокойствие? Но я тоже молчал. К чему эти крики, стоны, вопли? Да и поражение нужно уметь принимать достойно. Достойно, это значит не показывая насколько ты раздосадован тем, что уступил врагу, и не важно что он – сильнейший из сильнейших. Не буду же я потом Мельфиоре такое доказывать, верно?
За тишиной может стоять много слов. Даже в одной многозначительной улыбке и приподнятой черной брови можно увидеть много, очень многое, как я убедился на собственном опыте. Но сейчас я отчетливо вижу как что-то гложет тебя. Что это? Что за червь подтачивает уверенность самого сильного человека на земле, делая его слабее?
Серые глаза похожи на комки движущейся ярости и негодования. Не пойдет, совершенно никак. Нужно искать причину. Снова схлестнуться на поле боя за право вырвать у тебя уважение к себе, признание, пусть даже перед тобой версия на десять лет младше, да и слабже я, но…
…Но не этот ли тебя так раздражает? То, что вместо твоего босса стою я, а не он. Наверное все дело в силе, но пока ежи боролись все это было так же видно что ему было совершенно не важно кто из нас победит, и презрение словно было существенным во взгляде, как и разочарование, что засело где-то на дне глаз поле моего разгрома.
Может быть, все дело в том, сколько мне лет? Или в опыте? Ведь твоя предыдущая версия отличалась куда большей терпеливостью в отличие от этого мужчины, словно созданного из негодования со слабой приправой из не оправданных надежд и жалости.
Меня буквально приходится соскребать с пола тренировочного зала, так как ноги меня совершенно не держат. Мысли занимали только причины такого отношения Хранителя ко мне, ведь все-таки что-то заставило его сделать убежище едва ли не в одном с моим, значит к здешней версии он был терпеливее.
Сон сморил меня, вместе с шумной компанией, и я пытался чувствовать себя как дома. Но не выдержав пошел спать, ведь усталость меня подкашивала, а глаза совершенно слипались. Недалеко кто-то говорил, и не вслушиваясь различил интонации Реборна и мягкий баритон Хибари.
-…жестокая реальность. – Голос приближался, но говорил не так уж громко, чтобы разбудить и не настолько тихо, чтобы уже практически спящего меня разбудить и заставить встать с постели и поинтересоваться в чем дело. Учитывая то что вставать и спрашивать у Хибари о причинах разговора не было моей привычкой я даже не подумал этого делать.
- Мальчик только учиться, да и там вы пока что не пришли…к соглашению. – Спокойно ответил репетитор, и его голос застрял у меня в голове. – В конце концов то, что в этой реальности вы любовники ещё ничего не значит. Пока ты ему и не намекнул, а тебе известно об умственных способностях Тсунаеши-куна.
Хотелось проснуться и всем доказать, а в частности учителю то, что он не прав, однако у него этого не вышло – сон взял меня на поруки, и дал задание не просыпаться не меньше как до наступления рассвета. В конце концов, я не влюбленная девица, которая не в состоянии уснуть от таких мыслей…
***
Так сложилось, что времени у Тсунаеши не нашлось, чтобы обдумать создавшуюся щекотливую ситуацию. Он был занят тренировками, планированием, разрабатыванием Х-баннера и прочим, прочим, прочим.
Нужно ли упомянуть о том, что к этому разговору ему удалось вернуться только после того как он вместе с хранителями оказался дома, наконец то разобрался с Бьякураном? В любом случае для Тсунаеши было весьма большой неожиданностью просматривая все свершившиеся с ним события и подводя к ним итог во время очередной бессонницы вспомнить тот самый, едва ли не вытолкнутый из головы на совсем разговор.
Они были любовниками – вот самое главное что вынес Тсуна из того разговора. В голове эти три слова совершенно не укладывались. Как он, ничтожный босс, далеко не самый сильный и уверенный в себе человек мог стать его любовником? Нет, он решительно не может этого понять. Даже если ревность к хорошему руководителю, которым по идее должен был стать Десятый, он объяснить мог, то этот феномен просто торчал посреди мыслей как скала внезапно выросшая по среди дороги.
Как это произошло? Когда? Почему? И…неужели ему и правда ЭТО нравилось? Ведь бог видит, ему нравилась Киоко, он ценил прелести Бьянки, и частенько дрочил на порно журналы, совершенно не связывая их с чистым и невинным образом его любимой. В его мыслях никогда, Никогда – вот так, с большой буквы, не возникало и полмысли того что в далеком будущем он будет спать с Хранителем Облака.
Но это было. И пусть ему дано только догадываться об этом из короткой фразы, однако её существование вовсе не собиралось куда-то деться. Мысли о принуждении даже не заходили в его голову- судя по тому, что он узнал Десятый мог дать достойный отпор своему Хранителю. Но почему то не давал – значит его это устраивало.
И вот Тсуна призадумался – так как это – спасть с Хибари. И как это – его любить?
Но в голову не приходило не единой связной мысли по этому поводу. Ни-од-ной. Конечно, можно было почитать любовные вирши, размером с портянку, или попытаться себе просто это вообразить, но в голову ничего подобного, связанного с конкретно этим человеком не приходило. Поэтому Тсуна решил присмотреться к нему.
Дни летели незаметно и Савада все больше и больше удивлялся видя то, насколько многое их связывает. Кёя терпеть не мог бардак, и всегда был готов защищать зверюшек, миленьких и маленьких, он был честолюбив и не властен, хотя на присвоенной ему территории не терпел никакого насилия. Будущий босс Вонголы представил себе каков был бы Хибари в постели если бы он, Тсуна, оказался девушкой. Сильный, властный, нежный и…Тсуна с ужасом осознал, что представленный им образ ему не просто нравится – его заводит. Одна мысль того, что он отдастся такому уверенному человеку, привыкшему до конца защищать свою собственность не просто будоражила кровь, а заставляла возбуждаться и дрожать в нетерпении.
Мысли текли в неверном направлении, и при этом Тсуна силился сообразить откуда вообще вылезло это желание подчинении, особенно мужчине. Прежде его мутило от мысли что его взросла версия принимала в себя плоть Хранителя Облака, а теперь..Савада обвинил собственное тело в двойных стандартах.
Время текло, как сквозь пальцы, и вот в один день Глава Комитета Безопасности зажал Тсуну в углу, совсем неподалеку от принадлежащей ему комнаты и строго спросил:
- Зачем ты так пристально следишь за мной в последнее время, а, травоядное? – Его серые глаза опасно прищурились, и у Тсуны сердце ухнуло в пятки то ли от ужаса, то ли от возбуждения. Он попытался выдавить что-то в ответ и понял что голос тоже предал его и он не может ничего сказать, словно горло перехватил спазм, или в нем просто что-то застряло. Мускусный запах тела Хибари щекотал его ноздри, словно через них попадая прямо к члену и заставляя его чувствовать разливающееся по телу возбуждение.
- Молчишь. – Жестко сказал Кёя, уцепив парня за ухо и волоча в комнату Комитета Безопасности., и уже там снова спросил строго, хотя его тон отличался от предыдущего мягкостью интонаций. – Зачем?
Савада снова попытался сказать, но не преуспев в этом вдохнул поглубже, и запах заполонил его целиком, заставляя чувствовать такое возбуждение, что казалось ему вот-вот крышу снесет от его обилия и полноты. Подавшись сиюсекундному порыву Тсуна поднялся на носочках, обнял главу за шею и прижался к его губам смущенно и нежно целуя.
Тот ошалело посмотрел на него, а после, решив принять вызов, прижал его к себе теснее, обхватив рукой затылок и увлек в страстный яростный поцелуй, в котором Тсуна даже не попытался выиграть - полностью капитулировал, сдавшись на милость победителя обнявшего его за талию второй рукой.
Все это больше напоминало короткие мгновения сказки, но реальность, в лице Гокудеры, обыскавшегося своего босса, постучала в дверь Комитета безопасности и приоткрылась. К тому моменту как белобрысая голова Гокудеры оказалась в небольшой щели между косяком и дверью, двое уже стояли по совершенно противоположные стороны друг от друга. Хибари задумчиво смотрел в окно, а покрасневший, смущенный и взъерошенный Тсуна посмотрел на Хаято.
- О, босс! А я вас везде обыскался! – Счастливо улыбнулся Гоку, и уцепив Саваду за рукав потащил за собой, говоря ему что-то не очень важное, и Хранитель Неба решил что ему лучше стоит обдумать, и хоть как-нибудь справиться с внезапно накатившим на него возбуждением.
Прежде он даже и подумать не мог, что чей-то запах может сорвать ему крышу настолько, чтобы он полез к этому человеку с поцелуями, однако теперь, когда реальность поменялась под весом объективных фактов. Тсуна понял, что у него просто нет другого выхода кроме как принять свое внезапное увлечение – все-таки прежде он не увлекался никем с такой скоростью и внезапностью – Кёко понравилась ему как только он её увидел, и до того момента как он её полюбил, прошло очень много времени.
И ещё это глупое желание подчиниться! Откуда это вообще взялось в нем? С каких это пор он хочет, чтобы его жизнь принадлежала кому-нибудь ещё, тому кто будет распоряжаться ею, руководить, направлять, и – что совершенно не факт – заботится? От этого нужно срочно спасаться!
Решение было принято, и наследник Вонголы конечно же решил ему последовать. Выходные, которые он провел вместе со своими друзьями практически убедили его в том, что он здоров, и такая ерунда больше никогда не взбредет ему в голову. Он шел в школу с легкой душой – в конце концов он же уже здоров, и этого времени хватило для того чтобы избавиться от дурацкой привязанности! – примерно так думал Савада. Однако при виде уверенной сильной походки своего Хранителя вся эта уверенность просто вылетела из его головы, и он почувствовал, как его тело едва ли не сводит судорогой прежнего желания, но усиленного в разы.
Однако с упрямством, достойным лучшего применения Тсуна решил что уроки его отвлекут от сводящего с ума желания собственного Хранителя. Как и предыдущем случае он потерпел полное поражение. Разгром. Скучная тема надавила его снова и снова на размышления о своем Хранителе и возбуждение гуляло по венам не хуже наркотика. В конце концов будущий Десятый избавился от пиджака, довешав его на спинку стула, и расстегнул верхние пуговицы рубашки.
На обеденной перемени Хаято и Ямомото собирались поесть о-бенто на крыше, и позвали Тсуну с собой. Тот радостно пошел за ними и на полпути сообразил что забыл пиджак на спинке стула в кабинете и крикнул:
- Вы идите, а я догоню!
Тсуна хорошо помнил, в каком именно кабинете снял пиджак, но дойти до него не успел. Хибари внезапно появился из-за поворота и заметив вид Тсунаеши раздраженно сказал:
- Одет не по форме? – его глаза сузились не предвещая ничего хорошего и Савада отступил.
- а…м….э... – Он пролепетал, чувствуя как ужас и возбуждение дают очень странную реакцию в его организме и его, так и подмывает упасть на колени перед Кёей и поцеловать его ботинки, всем телом протираясь о ногу.
- Я забью тебя до смерти.- Процедил свою коронную фразу Хранитель Облака и достал тонфа.
У Савады едва ли ноги не подкосились от такого поворота событий и отступив на несколько шагов он оказался в кабинете Комитета Безопасности. Хибари тут же оказался там, но оружие все таки опустил. Тсуна не попытался что-то объяснить – это было бесполезно. Он действовал по наитию, и сверх интуиция клана Вонлога его не подвела.
Пара быстрых шагов и его губы уже прижимаются к губам Главы Комитета Безопасности, руки обвиваются вокруг шеи, а сам он прижимается к нему всем телом, наслаждаясь индивидуальным запахом Хранителя. К большему удивлению Тсунаеши его поцелуй не остался без внимания, и мягкие губы самого сильного Хранителя медленно ласкали его, а рука быстро расстегивала штаны и пуговку на семейниках, обхватывая болезненно стоящий член Тсуны.
Несколько сильных уверенных движений в совокупности с горячей рукой прижимающей Тсуну ближе и нежными губами и тот предупреждающе укусив Хранителя забился в экстазе кончая.
Счастливому мгновенью не было суждено растянуться на долго и в кабинет комитета ворвался Гокудера. Он увидел расслабленного Тсуну, одетого полностью, но лежащего на диване с улыбкой на лице и резко развернувшегося Хибари в руках которого снова были тонфа.
- Вошел без стука! – Хибари был неумолим и они схлестнулись с Гокудерой. Тсуна к тому времени заставил себя подняться и пошатывающейся походкой вышел из кабинета Комитета, и остановил драку уже несколько помятого Гоку и все так же идеально выглядящего Главы Комитета.
- Стой, стой.. – Он сказал Гоку, и тот заметив что Тсуна с трудом держится на ногах побежал спасать Джундайме.
- Джундайме, как вы? – Хранитель Урагана был обеспокоен, и Кёя оставил их не волнуясь – ему была вполне известна причина слабости будущего главы Вонголы, но вот почему тот раз за разом вел себя столь… необычно ему известно не было.
- Я в порядке..устал только.. – Сказал Тсунаеши пожалев в течении всего перерыва о сказанных словах слушая то, как Хаято расписывает всю важность отдыха и правильного обрза жизни.
После этого короткого инцидента наследник Вонголы уверился в том, что все это было не просто так, и подыскивал удобного случая. Для чего он боялся сам себе признаться и при этом не покраснеть. Он хотел затащить Кёю в постель. Но это не было конечной целью. В конце концов Хибари повел себя как обычно после того как Савада кончил ему в руку, и то что после секса не случиться того же самого утверждать было никак нельзя.
Правда уповать оставалось лишь на чудо, ведь ничто, абсолютно ничто не могло заставить Хибари полюбить такого необязательного, слабого парня как Тсуна. Однако хотя бы одной цели добиться было можно и Савада не собирался упускать такой шанс.
У них был короткий день и Тсунаеши с замирающим сердцем ждал, когда кончаться все уроки. Они тянулись долго, очень долго, и наконец, когда они кончились Савада с всех ног рванул к кабинету Комитета Безопасности. У самого кабинета он увидел Кёю, который остановил его сказав:
- Бегать нельзя. – Но Тсуна не услышал его схватив за руку и заводя в кабинет и закрывая за ними дверь.
Хибари поднял бровь глядя на него и Тсуна набрался духа и выпалил.
- Я люблю тебя!
Слова стали неожиданностью не только для Хранителя Облака, но и для самого будущего главы Вонголы, ведь планировал он попросить о сексе. Несколько минут, которые Тсуна пребывал в ступоре ловя каждое изменение лица Хибари показались ему вечностью, и чтобы не смотреть он зажмурился. Новой неожиданностью для него стали теплые ладони на щеках, приподнимающие его лицо и шепот в губы:
- Я тебя тоже.
Все что было дальше было совершенно как в тумане. Невероятное счастье, которое захлестывает волной, нежные прикосновения к губам, векам, скулам, шее и все ниже по груди. Тсуна торопился, спешил стараясь скрыть смущение, но Хибари не давал ему раздеться быстро. Он покрывал поцелуями и нежными прикосновениями каждый сантиметр открытой кожи, и Тсунаеши медленно сходил с ума от этой сладкой пытки.
Он бы кончил ещё на середине, но рука Хибари обхватила его член у основания, и оставалось только разочарованно стонать, раздвигая ноги, поддаваясь талантливому языку, губам и умелым ласкам, и постанывать, прося ещё и ещё.
Он не знал что на него действовало – то ли долгожданная близость Кёи, то ли счастье от разделенной любви, но в груди томилось какое-то сильное чувство и он снова и снова полагаясь на наитие стонал, звал, кричал, словно отыгрываясь за несколько недель вынужденного безмолвствия в общении с его Хранителем.
Их губы встречались снова и снова в танце страсти и нежности. Каждый из них плавился в этом удовольствии и Тсуна не успел понять как он оказался полностью раздетый на небольшом диванчике в кабинете Главы Комитета Безопасности, который вырисовал разнообразные узоры на его груди языком. Тсунаеши выгибался, позволяя Хибари понять где находятся все его самые чувствительные точки на его теле, и Кёя беззастенчиво пользовался этим.
Джундайме сгорал в невыносимом желании, в страсти, в нежности обычно спокойного едва ли не до мрачности Хранителя особо скупого на всевозможные проявления чувств. Казалось он разбудил спящий вулкан и Тсуна невольно возгордился тем, что именно он узнал то, каким может быть его самый сильный Хранитель и защитник Намимори.
Губы Хибари прикусили сосок, пробуя его на зуб совсем легко, и когда счастливые и одобряющие стоны пошли на спад, Кёя не выпуская сосок из зубов чуть отодвинулся, тяня его на себя. Савада закричал, хватаясь за черноволосую голову и стараясь придвинуть хранителя к себе поближе., чтобы хоть как то ослабить это невыносимое, всепоглощающее удовольствие в котором он утопал. Сосок буквально горел от таких неожиданных, необычных ласк и Тсунаеши едва ли не задыхался от переполнявших его чувств и ощущений.
Он и не заметил как между делом Хибари ласкает его вход, ведь другая рука Хранителя уверенно сжимала его член и не давала кончить будущему Десятому. Между тем неторопливые и нежные губы захватили в сладкий плен другой сосок, терзая его и не давая ни секунды передышки, пока всхлипы и крики Савады не сформировались в слова.
- Хибари….пож..пожалуйстааа..умоля..боже..дай же мне.. ну прошу тебя…позволь же мне.. – Тсунаеши хныкал, сжимаясь всем телом и мечтая получить долгожданную разрядку. Хибари оторвался от его гриди и лукаво посмотрел, проводя пальцами по члену Тсуны.
- Позволить что?
Тот покраснел но все же упрямо выдохнул:
- Позволь мне кончить…
- Хорошо. – Кёя мягко улыбнулся и коснулся губами красного от смущения ушка Тсунаеши и провел по нему языком уверенно надрачивая одной рукой Тсуне а второй ввел кончик пальца в сжатые мышцы ануса.
Тсуна даже не почувствовал как в нем оказалось что-то инородное – разрядка была слишком близко чтобы заморачиваться подобными мелочами, и все на что его хватало это стонать и кричать в наслаждении и благодарности, чувствуя сильные и уверенные руки на своем члене.
Сперма брызнула в подставленную ладонь Хибари, который мягко поцеловал кричащий о своем неземном счастье рот и ввел палец до конца. Тсуна бился в судорогах оргазма почти что не чувствуя то, как его заботливо обнимают, и то что вокруг его ануса оказалась размазана его же сперма для него тоже осталось загадкой – ему было слишком хорошо чтобы думать об этом.
Мысли пришли немного позже, когда в нем свободно двигались два пальца, мягко и уверенно надавливая на простату. Он что-то прохныкал, желая отдохнуть, но его бессвязные мольбы остались без внимания. Его чувства были притуплены, но он все же заметил, когда Кёя ввел в него третий палец чуть раздвигая все три внутри.
-ам…э..м… - бормотал Тсунаеши, чувствуя необыкновенную наполненность внутри. Хибари выдохнул жарко, но обеспокоенно в ухо:
- Больно?
Савада помотал отрицательно головой, и шире развел ноги, когда пальцы в очередной раз с точностью коснулись точки, которая заставляла его член не просто заинтересованно дергаться, а подниматься, не смотря на то, что предыдущий оргазм был совсем недавно. Пальцы растягивали его методично, словно Кёя стремился сделать все «по правилам», а может быть так оно и было, но эти правила явно не были узаконены уставом Намимори.
Тсуна стонал, звал и молил, потому что его член целиком поднялся во время этой процедуры и сочился смазкой. Ему и в голову не могло придти то, что чувствовал в течении всего этого времени его Хранитель Облака, и для него стало настоящим открытием то, что когда он сам потянулся к штанам Кёи и приспустил их вместе с трусами, на последних был влажный след, а член выглядел болезненно красным. Однако открытие привело его даже в некое подобие восторга и очарования силой воли Главы Дисциплинарного Комитета Безопасности.
Савада стеснялся обхватить член Кёи рукой и поэтому только шире развел ноги и призывно простонал. От такого зрелища Хибари ухмыльнулся да и только не смотря на то, что его член снова начал покрываться смегмой. Он устроился между пригласительно раздвинутых и приподнятых ног Тсуны и мягко уложил их себе на плечи. Он шепнул тихо и предупреждающе:
- Я вхожу.
Джундайме было напрягся, но боли не было, а проникновение ощущалось..необычно. Много. Полно. Сильно. И кажется, бесконечно глубоко внутри. Едва он смог почувствовать что ему даже нравиться это – горячий, сильный член внутри как Кёя начал осторожно выходить из него. Тсуна испугано открыл прикрытые глаза, и, сняв ноги с плеч, скрестил их на талии Хранителя Облака, приказывая с самым молящим выражением лица:
- Не смей из меня выходить!
Кёя только удивленно посмотрел на него, явно не понимая как можно добровольно покинуть это плотно облегающее его и тесно сжимающее его тело. Однако когда рациональная мысль докатилась до его сознания, он хищно улыбнулся и загнал одним сильным толчком член назад, наслаждаясь тугим телом.
Тсуна застонал моляще, и интуитивно качнул бедрами вперед, встречаясь с ними на полпути. Его словно обожгло током – было сильно, жгуче, остро и невыразимо приятно, и чтобы все эти ощущения его не разорвали он застонал, выдавливая из себя только хрип после всего того разнообразия по громкости звуков когда его готовили.
Хибари набирал темп с каждым толчком начиная яростно вбиваться в тело, и подхватывая подмахивающие ему не менее яростно бедра Тсуны не давая тому слишком сильно насаживаться на него. Этот марафон не мог продолжаться долго – каждый из них был на пределе, и брюнет обхватил член Тсуны одной рукой и стал двигать ею в такт своим толчкам, ещё больше заводясь от соприкосновения руки со светлыми лобковыми волосами.
Он кончил в него с тихим хрипом, слушая то, как даже сорвав голос Тсунаеши кричит его имя. Тот же в свою очередь не замечая ничего упал совершенно обессиленный и почувствовал как разгоряченное, вспотевшее тело ложиться рядом с ним. Диван был слишком мал, и поэтому они лежали плотно друг к другу довольные и счастливые.
Внезапно зазвонил телефон и Тсуна неохотно выбираясь из ненавязчивых объятий своего Облака дополз до него надеясь что звонящий устанет ждать. Телефон вопил, и когда Тсуна до него добрался ему в ухо разорался Гокудера:
- Джундайме где вы?! Что с вами?!!!
Тсуна попытался ответить и понял что окончательно сорвал голос. Он посмотрел огромными карими глазами на явно веселящегося в этой ситуации брюнета и спросил всем своим вигом «что делать?». Тот только усмехнулся и поманил парня к себе. Телефон был забыт и Тсуна оказался снова в надежных руках, купаясь в счастье.
Он поцеловал своего любимого вкладывая в поцелуй все свои чувства. Это было блаженное беззвучие, которое свело их вместе. Он ценил каждый миг этого теплого взаимопонимания и уверенности и для него был ещё один клад – самый значимый из всех неожиданностей за всю его жизнь, впечатавшийся в память раз и навсегда.
Хибари оторвался от его губ и с нежностью посмотрев на взъерошенного юношу, улыбнулся и сказал.
- Да. Знаю. И я тебя тоже.

@темы: РЕБОРН!, мои творения, неотбечено, ИЩУ БЕТУ, яой, Фанфикшн, NC-17

---

Дом

Пайринг J2
Рейтинг NC-17 в перспективе
Бета-ридер: Мерлин


Глава 0

Он пил. С горя, с радости – не имело значения. Главное, что он наконец-то дорвался до алкоголя, выбравшись из душного Нью-Йорка в небольшой пригородный паб, где его никто не знал и не орал: «Дженсен! Тебе нельзя пить!!». Но пить он хотел. До умопомрачения! И дело было даже не в том, что какая-то сука ломанула систему у него на работе, и не в том, что его несравненная его бросила. Нет. Просто на душе было так мерзко, так липко и грязно, что это ощущение было просто необходимо заглушить пивом. Или виски.
И вот он, невысокий зеленоглазый шатен, так привлекающий к себе внимание в этом захолустном, по меркам огромного города, пабе, сидел у стойки и пил. К нему подкатывали, но Эклз был как обычно неприступен. Пара слов, убедительный тон, кольцо-кастет на пальце, и более-менее трезвые отступались так же легко, как подходили. Время шло, и он обратил внимание на высокого мужчину за столиком в углу, не сводящего с него глаз. Дженсен ждал, что «наблюдатель» подойдет и заговорит, но тот только пристально смотрел голубовато-серыми глазами и не двигался с места.
Новая порция виски сделала свое дело, и вот уже изрядно пошатывающийся, Дженсен подошел к столику сам и, дыша пьяным перегаром, спросил:
- Ну? – наглый тон ярко свидетельствовал, что ему сейчас и море по колено.
Серо-голубые глаза обласкали его насмешливо, губы мужчины растянулись в красивой, хищной улыбке, но он промолчал.
- Ну и чего ты смотришь? – парень пошатнулся, ухватился за край стола, и перевернул его, падая. Последнее, что помнил Эклз перед тем как отрубиться – сильные руки, подхватившие его, и быстрое точное нажатие на сонную артерию.

- Дурачок… – мужчина мягко улыбнулся, расплатился за Дженсена и вынес его из бара. В холодных глазах четко читалась одна мысль – «не отдам».
Осторожно уложив мальчишку в салон черного хаммера, он сел за руль и поехал вглубь леса, свернув с дороги и все больше удаляясь от нее, направляя машину в глушь, откуда было практически невозможно выбраться, не зная ориентиров. На лес постепенно опускалась ночь, солнце почти зашло, последние его лучи скрывались за линией горизонта. Звезды рассыпались по небу светлыми сияющими капельками, и огромный желто-белый диск луны освещал путь.
Мужчина увозил Дженсена Росса Эклза в гущу леса, в свое логово, как зверь, уволакивающий законную добычу, каковой и являлся еще ничего не подозревающий парень. Здоровяк торопился – к тому моменту как Джен проснется, все должно быть готово, а времени оставалось все меньше. Темнота леса скрыла черный крадущийся хаммер.
Охотник приготовился укрощать свою добычу.

глава 1

www.diary.ru/~war-and-I/p161317670.htm

@темы: Слеш, мои творения, новости: фики, PG-13

---

03.05.2011 в 00:14

Пишет  скукасмертная:

---

Кошачий век.

Кошачий век.

Название: Кошачий век.
Автор: Азраил
Бета-ридер: Пряня
Герои: оригинальные
Жанр: романс
Рейтинг: PG-13
Фэндом: ориджинал
Предупреждения: фемслэш
Дисклеймер: мир и герои принадлежат МНЕ!
От автора: Это мои воспоминания через призму слов. Кто надо - поймет

«Она ушла от меня, и теперь я вижу её образ везде. Как можно в каждой девушке видеть её чуть опущенные ресницы, широкую, но в то же время необыкновенно смущенную улыбку? Как можно замечать её браслеты на каждой третьей? Как можно видеть символ её души на каждой седьмой?
Я не могу спокойно выходить на улицу – её образ преследует меня как маньяк незадачливую жертву. Даже когда я смотрю в небо, я не перестаю думать о ней, о том, что её глаза почти такого же цвета, и что они также изменчивы.
Откуда столько болезненных воспоминаний о ней? У меня всегда была отвратительная память. Сколько себя помню, мне никогда не удавалось удержать события в памяти надолго, но теперь я буквально не могу ходить там, где мы когда-то гуляли вместе. Я и моя Кошка. Я помню каждый миг, каждый наклон головы, каждый брошенный взгляд и задумчивую улыбку. Мне тогда казалось, что стоит нарисовать ей усы, и она магическим образом станет кошкой. А теперь…
Теперь я не могу. Я хожу по переполненным улицам, и вижу вечера, когда мы ходили вдвоем, и почти никого не было. Когда фонари освещали наш путь, и тихо падал снег. Эти воспоминания тесно переплетаются с более яркими, когда мы шли при свете дня и говорили. Мы не ссорились и не мирились, даже тогда, когда мне казалось, что мы в шаге от этого. Но теперь… теперь я не могу. Не могу больше так – идти в одиночку, смотреть на проходящих мимо девушек и неизменно в каждой из них находить твои черты.
Я держусь. Нет, не изо всех ил, как бы прежде я романтично сказала. Просто держусь, потому, что ничего больше мне не остается. Я не знаю где ты, с кем ты, как ты. Я не ревную, и, кажется, я больше не жду. Даже чудотворцы иногда устают верить в совершенные кем-то из них чудеса. Вот так и я – устала думать о том, что когда-нибудь все станет как прежде. Я и так знаю правду – не станет. Никогда. Я реалистка, я могу позволить себе это сказать.
Я устала ото всего на свете, и это сложно объяснить. Меня называют нытиком, а я улыбаюсь. Улыбаюсь, потому что она никогда не называла меня так. Она могла парой фраз вывести меня из равновесия или наоборот – успокоить. Я устала ходить по городу, и видеть её тени, чувствовать легкий, призрачный аромат её духов. Так устала, что теперь не выхожу на улицу.
Она исчезла из моей жизни. Она не говорила оглушающе-пафосных слов. Не обвиняла, и не корила. Не хлопала дверью напоследок. Она просто ушла. Я знала это. Вначале её не стало в моей постели, потом – в моей квартире, а ещё позже и в моем городе. Она растворилась, исчезла, и теперь я вижу её образ везде и повсюду.
На язычках замков, на боковинах вязаных шапок, на сумках. Кошек резко стало слишком много в этом городе, и я больше не хочу выходить на улицу. Не хочу гулятьпо городу, и ошибаться каждый раз, когда замечу такой же лак как у неё на протянутой руке её лак. Я не хочу поднимать глаза в вышину, и вспоминать её глаза.
В этом людном городе слишком много кошек. Слишком много чуть опущенных ресниц и смущенных улыбок. Слишком много призраков и воспоминаний прошлого…» - Думала девушка, шагая с дорожной сумкой наперевес, и слушая поскрипывающий под тяжелыми ботинками снег. Город неслышно провожал её, надеясь, что она ещё вернётся, ведь без неё он был совсем чуть-чуть, но все-таки другим. И где-то вдали, кошка, с изменчивыми, как само небо глазами, смотрела её вслед.

@темы: Ориджиналы, мои творения, Фем слеш, Фанфикшн

---

Скажи.

Название: Скажи
Автор: Азраил
Бета-ридер: Пряня
Герои: Йойте/Михару
Жанр: романс
Рейтинг: PG-13
Фэндом: Владыка скрытого мира
Предупреждения: слэш
Дисклеймер: мир и герои принадлежат.

вот им вот

Автор оригинала: Каматани Юки Режиссёр: Сугисима Кунихиса
От автора: Да.Это была заявка Мартовский кот - Джонни - 5 . Просто на персов и вот как Я это вижу

Скажи.

Михару плакал. Тихо, без всхлипов и не навзрыд. Просто так, словно в глаза что-то попало. Что-то, чем был для него когда-то его враг, лучший друг и возлюбленный. Слезы были похожи на большие жемчужины, которые копились на дне его зеленых глаз, и скатывались мягко, бесшумно. Каждая из них словно весила тонну, и не стоила ничего.
***
- Йойте... – Мальчик потянулся, и загадочно посмотрел на владельца запретной техники, которой больше никто не пожелал воспользоваться, ведь она разрушала своего владельца изнутри с каждым применением.
- Да? – Йойте оторвался от своего вязания и нежно посмотрел на Михару. Тот выглядел слегка обеспокоенным, и Йойте, конечно же, знал, что это значит.
- Йойте, скажи, а ты будешь меня помнить… после? – Михару опустил взгляд. Этот вопрос давно крутился у него в голове, но он никак не мог решиться задать его, ведь кто знает, как оно там будет – после? Будет ли там что-нибудь, или душа станет никому не нужной пылью? Да и сама суть вопроса была крайне бестактной. Но все-таки это был Михару, и возможно, только поэтому он спросил.
- Конечно, буду. – Йойте счастливо улыбнулся, и вернулся к своему вязанию. Ему казалось, что он не успевает…
***
Солнце садилось, и ветер ерошил непослушные черные волосы. Каждый миг, проведенный с любимым, казался невыносимо значимым, ценным, весомым. И этот вес давил на сердце, снова и снова наполняя глаза слезами, которыми плакала душа. Предчувствие не подвело, и все испытанное счастье обрушилось одной лавиной горечи того, что это больше никогда не повториться.
***
- Михару, – Тихо. Обманчиво спокойно.
- Да? – Настороженно. Ярко и чуть-чуть предвкушающе.
- Скажи, ты будешь скучать? После… - Неторопливо. Размеренно.
- Буду. – Не позволяя договорить, – Всегда буду.
***
Веер разговоров, череда вопросов, завеса ожидания, чаша несбывшихся надежд. Он был реалистом, и почти никогда – романтиком. Он не позволял себе верить, надеяться, ждать. Но где-то в глубине души он чувствовал горькое разочарование в том, что чудес не бывает. Казалось, что сердце больше никогда не замрет в груди от счастья. И не будет ни одного светлого дня в жизни того, кто остался тут. В небе что-то белело, словно лепестки белой сакуры.
***
Прикосновения. Осторожным, мягкие, сладкие. Болезненно-острое наслаждение, которое как наваждение заставило тревоги рассеяться. Стоны, нежность, снова прикосновения. Губы, руки, ноги – кажется все переплелось и больше нет сильного и ослабленного, есть двое равных. Только так и никак иначе.
Нет запретов, нет страха, нет недоверия.
Все перетекает из одной формы в другую – медленно, слаженно. Так же слажено, как всхлипы, стоны, поцелуи. Так же слаженно, как действия двух близнецов, которые, не договариваясь, говорят одновременно. Это не привычная слаженность машины, а непримечательная, а потому восхитительная, слаженность любви.
- Скажи… - Просьба, а не требование.
- Люблю тебя.
Солнце медленно поднималось из-за горизонта, теплым лучом освещая два переплетенных тела в одной постели.
***
Лимон, сахар и газировка.
Слезы, что бесшумно падают на небольшой поднос.
Закатные лучи и ветер, треплющий черные волосы лишь одного.
Кресло, в котором совсем недавно сидел тот, кто так любил лимонад, было абсолютно пустым.
И только клубок шерстяных ниток катился, словно доказывая, что совсем недавно были руки, из которых он выпал.

@темы: Слеш, мои творения, mini, Romance, PG-13

---

 midori_green_cat_ai

Приветствую) а что привело?

---

Маяк и Актриса.

Маяк и Актриса.

Название: Маяк и Актриса.
Автор: Азраил
Бета-ридер: Пряня
Герои: Беллатриса/Гермиона
Жанр: романс
Рейтинг: PG-13
Фэндом: ГП
Предупреждения: фемслэш
Дисклеймер: мир и герои принадлежат..ДэЖэРоулинг)
От автора: Да.Это была заявка. да, к тому моменту я ещё не посмотрела семьмую часть. да. Я знаю что у меня руки не из того места.. не бейте, пожаааалуйста!!

Я была. Была, той, кем на самом деле не являлась. И кажется, я больше никогда не стану собой, ведь я была актрисой. Лучшей актрисой. Я играла жизнь, и каждый день роль ложилась на меня как грим, не позволяя забыть о том, что на самом деле я другая. Каждый день на меня ложились как кружево чар – чувства. Любовь к Лорду. Ненависть к грязнокровкам. Подозрение к Снейпу.
За столько лет не было ни дня, когда я бы не думала о том, что придет пора снять каждую вуаль, надетую на мое сознание, обманывающею даже самого талантливого легилимента. Не было ни дня, когда я бы не хотела снова стать прежней. Не было ни дня, когда бы я не сравнивала себя с мужчиной, который одев однажды маску потерял свое лицо.* Не было ни дня, когда я не жалела о том, что сделала этот выбор.
Но в её положении она, Беллатриса Лестрейндж, всегда ухитрялась найти что-то положительное. Она становилась мастером своего искусства, она могла не сдерживать свои отрицательные эмоции, она могла не думать о моральных нормах и устоях, и заставлять остальных – не думать об этом. Единственной проблемой было найти Маяк. Человека, который не позволит её маске прирасти к лицу. Который найдет её в лабиринте сомнений и страхов. Который не побоится пройти через все ужасы, которые она творила и увидеть её настоящую, где-то там, прячущуюся среди паутины, рвани и безумие, что только и могли защитить её.
Прежде ей всегда казалось, что сестра оценит её дар. Её желание защитить единокровную сестру, единственную, кого она любила, но Нарцисса, как и подобает чете Малфоев, предпочла не видеть. Белла перестала быть для неё той сестрой, какой она была до войны. До её заключения в Азкабан. До всего этого. Она отказалась от неё в тот день, когда в разговоре наедине ей не поверила, и Белла осталась в волшебной тюрьме ожидать возвращения своего Лорда.
Сойти с ума по настоящему в этой клетке не представляло сложностей, но не для Актрисы, которая провела своей игрой саму Смерть. И поэтому она оттачивала мастерство там, в холоде и мраке, чтобы её сияние осталось для всех незамеченным. Она поверила сама, что в ней больше нет света, ведь эта светлая мысль была выпита дементорами. И поэтому она оттачивала свою маску, и верила в то, что она стала лицом.
Шли годы. Дни текли сквозь пальцы. Каждая газета была наполнена радостью и умиротворением. Их приносили заключенным специально, ведь стражей нужно было чем-то кормить. И мысль «Свобода» тут же оказывалась запретной. Она медленно и верно шла по краю, когда бороться было уже не за что, и желание повышаться на решетке собственной камеры стало навязчивой идеей, но гордость ей не позволила.
Лорд восстал. Воспрял и освободил её. И не важно, что он освободил всех своих «домочадцев». Белла верила, что он пришел за ней, ведь роль за эти долгие года стала для неё жизнью. Она играла как жила. Она шагала между трупов и наслаждалась этим, искренне крича:
- За Лорда! – И темные метки снова появлялись вокруг.
Она шагала в строю приближенных к Лорду и рассылала смертельное заклятие везде. Зверь в душе пел. Кричал. Тьма топила в себе сознание как в выдержанном вине, не позволяя очнуться. Актриса поверила в собственную роль. Но маленькая девочка заставила её остановиться. Конечно, маленькой она была для Беллы, а на самом деле ей было четырнадцать. Карие глаза смотрели яро, но спокойно. Копна волос не шевелилась даже при ветре – настолько много их было, и даже этот факт добавлял девочке устойчивости.
Белла всмотрелась в неё, и узнала. Узнала этот образ. Девчонка была похожа на неё саму – тот же дерзкий взгляд и упрямость сквозящая в позе. То же самое нежелание сдаваться и отступать. Во тьме зажегся маленький лучик света, разгоняя темноту и направляя заблудший корабль души. Она ожила, словно феникс старика Дамблдора, и пошла туда, где горел свет ярче, чем она сама.
В следующую встречу Актриса уже выслеживала девчонку, которая помогла её вспомнить и стать собой. Она искала её, но нашла пацана, перед которым снова нужно было играть роль, и Сириуса, который объявил ей вызов. Что она могла, стоя перед верными Лорду? Не убить его и получить Аваду в спину? Увольте. Теперь ей было для чего жить, и ради этого Беллатриса была готова убить любого. Ведь это было неважно.
Они встречались всего несколько раз. Раз, отмеченных самим Мерлином. Но не улыбались друг другу ни разу. В первую встречу Актриса сбросила маску и доказала что она та, кто она есть, а не роль, которую нужно играть, и Гермиона согласилась светить ей во тьме.В последующие, Белла чувствовала, что живет, но этого, порой, было слишком мало.
Даже тогда, когда она снова становилась Актрисой, она помнила образ девушки, которая будет смотреть на неё карими глазами и дарить свет.
Актриса нашла свой Маяк.


*Речь идет о сказке Грозданы Олуич «о человеке, который искал свое лицо»

@темы: Гарри Поттер, мои творения, mini, Фем слеш, Romance, PG-13

---

Контроль

Название: Контроль
Автор: Азраил
Бета-ридер: Пряня
Герои: Рицка/Соби
Жанр:
Рейтинг: NC-17
Фэндом: Loveless
Предупреждения: слеш
Дисклеймер: а кто автор?
От автора: мое первое БДСМ. Если что-вы предупреждены)

Хрупкое светлое тело выгибалось снова и снова под хлесткими ударами узкой, мальчишеской ладони. Веревка, опутывающая хрупкие запястья поскрипывала, в такт каждому удару, снова и снова не позволяя подняться. Светлые волосы метались из стороны в сторону, под мелодичные стоны владельца.
- Р…Рицка! – Соби жмурился, кусал губы, чувствуя, что горячая ладонь снова и снова опускается на ягодицы, заставляя уже опаленную ударами чувствительную кожу краснеть ещё сильнее.
Парень молчал – он давно постиг искусство сдержанности, и теперь он не стискивал зубы, не кричал, не ярился. Его лицо не выражало практически ничего, особенно по сравнению с той бурей, которая бесновалась в его душе.
- Рицка, прошу тебя! – Боец стонал, ощущая шлепки, которые проходились по мягкой, выставленной словно напоказ, коже, снова и снова терзаемой ударами – то легкими, как поцелуи бабочек, то тяжеловесными, словно градом камней. Последний удар был в опасной близости от промежности, и это заставило Соби ещё сильнее выгнуться, и простонать имя своей Жертвы.
- Рицка, я обещаю! – Светловолосый Боец почти хныкал, умоляя снова и снова, и в сотый раз повторяя свои обещания, но с новыми оттенками интонаций. Теперь он уже не помнил, с чего все началось, и не помнил, как Аояги-младший оставаясь спокойным к его «Прости» приказал Соби опуститься на четвереньки, так, чтобы голова почти касалась пола, а руки вытянуть перед собой, чтобы их было удобно привязать к ребрам батареи. – Обещаю, Рицка!!
Бровь парня дернулась, и он снова резко опустил раскрытую ладонь, почти не заботясь о том, куда он попадет, и задел снова нежную кожу раскрытого паха.
- Р..риц..ка… - Перехваченным голосом простонал Соби, и юноша удовлетворенно отметил, что Агацума уже возбужден.
- Ты солгал мне. – Спокойно сказал Аояги, на мгновенье останавливаясь.
- Рицка, прости… - Соби протянул жалобно, поворачивая голову так, чтобы видеть свою Жертву, но тот остался непреклонен даже к молящим серо-голубым глазам своего Бойца.
Экзекуция продолжалась.
Агацума нетерпеливо выворачивался из-под ударов, так и не привыкнув, что Рицка может оказаться настолько терпеливым, и где-то на задворках сознания понял, что его Жертва, скорее всего просто выведена из себя до такой степени, что внутренним сопротивлением с гневом доставляет больше боли себе, чем ему.
Затянувшееся воспитание надо было прекращать, и Боец решил снова нарушить приказ, переворачиваясь, и нежно, ласково, уговаривающее посмотрел на Рицку, в глазах которого мелькнула обида, что его приказ снова нарушен.
- Люблю. – Соби выдохнул, надеясь, что ему удастся найти то единственно важное слово, которое сможет вывести его любимого из этого состояния в то мгновенье, когда он наиболее открыт. В тот миг, когда он снова ярился, видя нарушение его приказа.
- Любишь?! – Зашипел Рицка не хуже рассерженной кошки. – Ты! Ты снова и снова мне лжешь, ты снова и снова говоришь мне, что будешь слушаться меня во всем, но вновь нарушаешь свои обещания! Ты!
В запале Рицка не заметил, как его Боец развел ноги. Чуть приподнимая бедра, словно предлагая себя, как универсальный способ решения возникшей проблемы. Заметив это, Рицка был готов взорваться. Да как он смеет предполагать, что в запале наказание он, Рицка, поимеет собственного Бойца лишь потому, что кровь бушует в венах?! Как же он…
Негодование Аояги было почти ощутимо. Как и адреналин, оно впрыскивалось в кровь достаточно большой дозой, чтобы разлившись в крови, прилить к паху, и заставить член напряжено дернуться, в ожидании.
Ещё два удара раскрытой ладони пришлись на раскрытую, оттопыренную задницу Соби, и Жертва почти не заметил того, как болезненно пошатнулся Агацума, не ожидавший подобного. Почти. Но юноша обратил внимание на эту маленькую деталь, и сообразил, что в этих двух ударах, и в молчании его Бойца кроется гораздо большее, чем он мог подумать прежде. Рицка отступил на полшага, и Соби тут же повернул голову, почувствовав исчезновение тепла того, кого он добровольно был готов признать хозяином. Признать и подчиниться.
- Больше ты не будешь нарушать данных обещаний. – Бросил Рицка приказным тоном, и Соби осторожно наклонил светловолосую голову, в знак согласия.
Юноша обошел привязанного мужчину, сел на корточки и осторожно начал разматывать веревку. Все это не должно было зайти так далеко, даже если Соби требуется доказательство того, что Рицка им полностью управляет. Даже если так Соби ищет доказательство любви. Он не должен позволять себе больше, чем для себя обозначил. У него нет на это права.
Веревка упала, и Рицка осторожно расцеловал нежную кожу, на которой остались следы, от жесткой синтетической веревки. Соби не торопился вставать, он всего лишь потянул юношу на себя, осторожно поцеловав его. Ни намека на страсть, не смотря на то, что член болезненно покраснел, находясь все ещё в «боевой» готовности. Этот контраст сбивал Рицку столку, и он, вцепившись пальцами в широкие плечи своего защитника упивался поцелуем, по привычке растворяясь в нем, и не чувствуя сильные руки раздевающие его.
Очнулся он только тогда, когда сильные пальцы обхватили его член, направляя в неразработанную дырочку. Его член оказался в горячем, тесном плену, а сам Аояги был готов кричать от избытка ощущений. Ради этого самого момента и была затеяна вся предыдущая процедура. Только ради того, чтобы в этом безграничном море удовольствия Рицка, все ещё верящий в то, что именно он контролирует Бойца, снова задумался, мгновенно увязнув в сомнении, кто же именно сидит на коротком поводке.
И побоялся придти к пугающему выводу…

@темы: Слеш, мои творения, mini, Фанфикшн, Лавлесс, NC-17, PWP, BDSM